Одиссея. В прозаическом переложении Лоуренса Аравийского

«Мы вытащили корабль на песок и выгрузили овец. C ними мы прошли по берегу Океана вплоть до места, описанного Киркой. Перимед и Эврилох держали жертвы, а я обнажил острый меч и вырыл яму с локоть в ширину и глубину. Я возлил содружеству усопших, сперва молоко с медом, потом сладкое вино, и наконец воду, посыпал блестящим ячменем, и обратился с молитвой к беспомощным теням умерших, обещая им принести в огненную жертву нетельную телку, лучшую в моем поместье, вместе с сокровищами. Тиресию я обещал черного, как ночь, барана, отборного самца наших отар. Когда я завершил молитвы и заклинания могильных жителей, я взял двух овец и перерезал им глотки над ямой, и та заполнилась темной кровью. Души умерших стеклись ко мне из-за Эреба, мертвые тени покойников — невесты, парни, старики, прожившие долгую, полную страданий жизнь, юные нежные девы, еще переживающие первое огорчение, батальоны воинов, павших в бою, с колотыми ранами от бронзовых копий и в окровавленных доспехах. Все они устремились к яме и беспокойно бились возле нее с нездешним завыванием. Бледный страх сковал меня. Поспешно я окликнул спутников и велел им освежевать и сжечь туши овец, зарезанных моим беспощадным мечом. Они повиновались, беспрерывно поминая богов, мощного Аида и ужасную Персефону, а я сидел над ямой с обнаженным мечом в руках и не давал легиону беспомощных мертвецов приблизиться к крови, пока я не переговорю с Тиресием.

«Первым, кого я узнал, был дух моего матроса Эльпенора, все еще не погребенного в просторном лоне Земли. Мы оставили его неоплаканным и непогребенным в чертогах Кирки, так навалились на нас другие дела. Я увидел его и, сострадая, крикнул:

— Эльпенор, как ты оказался здесь, на мрачном Западе? Ты быстрее добрался пешком, чем я на черном корабле!

«Я услышал его причитания:

— Cын Лаэрта, хитроумный Одиссей, мой августейший повелитель, жестокий приговор какого-то бога обрек меня, да и мое неудержное пьянство довело до смерти. Я лег отоспаться на крыше дома Кирки, проснулся, ничего не соображая, и, вместо того, что, спуститься по лестнице, перевалился через парапет и сломал шею. Поэтому моя душа пришла в Аид. Но я умоляю, лорд Одиссей, вспомни обо мне по пути домой, ибо я точно знаю, что после царства мертвых вы кинете якорь в гавани Эи. Я заклинаю тебя, лорд, именем наших оставшихся дома близких, именами твоей жены, отца, что заботился о тебе в младенчестве, твоего единственного сына Телемаха, которого тебе пришлось покинуть — их именем умоляю, вспомни обо мне! Не уплывай, позабыв меня, не оставь меня неоплаканным и непогребенным, чтобы боги не разгневались на тебя, увидев мой труп. Cожги мое тело на костре, вместе с оружием и доспехами, и насыпь курган над моим пеплом на краю моря, где разбивается белый прибой, на долгую память о несчастливце. А в курган воткни весло, которым я греб при жизни, сидя рядом со своими товарищами.

«Он сказал, и я обещал ему:

- Злополучный, я позабочусь об этом.

«Мы сидели, печалясь, вдвоем, с одной стороны я с обнаженным мечом, застывшим над кровавой лужей, и с другой стороны призрак моего матроса, повествующий о своей смерти.

«Приблизилась тень моей покойной матери Антиклеи, дочери щедрого Автолика. Она была среди живых, когда я отплыл к священным стенам Илиона, и ее вид задел мое сердце. Я зарыдал от боли. И все же я не подпустил ее к крови, потому что в первую очередь мне был нужен Тиресий^[64]. Наконец пришел и он, дух фиванца Тиресия, с золотым скипетром в руках. Он узнал меня и сказал:

— Небеснорожденный Одиссей, что с тобой? О дитя злосчастья, почему ты оставил сияющий свет солнца и пришел в это безрадостное место, обитель мертвых? Отойди от ямы, убери свой разящий меч, я напьюсь крови и прореку тебе истину.

«Он сказал, и я отступил назад и вернул меч с серебряной рукоятью в ножны, пока он пил чернеющую кровь. Напившись, заговорил беспорочный провидец: