— Упомянем в докладе, если доживем. С утра идем в Вогеру, переложим задачу на широкие плечи Галеаццо Сансеверино. У него достаточно сил, чтобы сломать хребет любому раубриттеру.
Фабио Моралья, выходя из часовни, наткнулся на старого знакомого из Генуи.
— Фабио?
— Кого там черти носят?
— Меня, — из сумерек выплыл Томазо Беккино.
— Ты-то что тут забыл?
— А ты?
— Я с рыцарем. Оказываю ему всю возможную помощь в расследовании по горячим следам и слежу заодно, чтобы он не сломал здесь ничего лишнего, — снова повторил Фабио.
— И как?
— Я помогал, он ломал. Теперь уже ни того, ни другого не будет.
— В курсе уже. Куда ты теперь? Домой?
— Конечно. Все-таки, ты здесь что забыл?
— Сам-то как думаешь?
— Неужели на золото королевы губу раскатал?
— Ага. На родной дороге почему бы и не попытать счастья?
— Не по чину тебе рыцарей грабить.
— Ха! Кто говорит про рыцарей? Вы же с французами за ворами гнались. А у воров воровать, согласись, не грех.
— Томазо, это воры уже второго рыцаря убили. Оно тебе надо?
— Мне? Надо. На моей дороге кто-то ворует и со мной не делится? Рыцарь у них все обратно отобрать захотел бы, а я поделиться попрошу.
— Томазо, ты понимаешь, какие люди стоят за этим золотом?
— Понимаю. Пока что в основном мертвые. Я, если что, уважаемым людям дорогу переходить не буду, так им и скажи, кого встретишь. Если там король, или император, или папа, или, допустим, кто-то из наших Восьми семей на золото лапу наложит, я не пикну. А воров грабить кто мне запретит? Нет такого закона, чтобы воров не грабить, ни божьего, ни человечьего.
— Да и черт с тобой, если подумать, — махнул рукой Фабио, — Рыцарь убит, я возвращаюсь.
— И что, в Вогере не нажалуешься? Сансеверино за королевского рыцаря отомстит.
— Меня никто не просил кому-то жаловаться. Рыцарь мертв, я свободен. Гоняться за дьяволами, которые за сутки перебили двоих рыцарей, больше сорока солдат и дюжины две хороших генуэзских браво, я не буду. Даже за деньги.
— Даже за благодарность Ее Высочества, Его Величества, или, на худой конец, мессира Сансеверино? — Томазо заподозрил неискренность и продолжал доставать Фабио.
— Да в аду бы я видел всех французских оккупантов, у дьявола на рогах, у Сатаны в котле и у Вельзевула на вилах! Пусть подавятся к свиньям морским своим золотом, чтоб оно им поперек горла встало, поперек кишок и поперек задницы! — не сдержался Фабио.
— Так и знал, — Томазо довольно ухмыльнулся, — Ты из патриотов. Тогда верю.
— А ты как будто не генуэзец?
— Моя жизнь — дорога, мне в городе душно. Бывай, Фабио. Если что, ты меня не видел?
— И сейчас не вижу, и сто лет бы тебя не видел. Если выгорит, с тебя ужин с девками.
— Заметано.
Глава 39. 14 декабря. К вопросу о додумывании недосказанного.
Перед тем, как покинуть Изола-дель-Кантоне, Кокки немного поговорил с местными. Оказалось, что тот рыцарь, который с одним оруженосцем раскидал целый отряд на въезде в деревню, прибыл сюда одновременно с имперским боевым возом. А оруженосец ждал его в компании другого мессира и с обозом из двух телег. Дети за мелкую монетку добавили, что под тентами двух телег прятались мавры. По меньшей мере двое.
— Антонио, только давай не быстро, а то я всю задницу о седло отбила, — призналась Марта, садясь в седло.
— Что же ты раньше не сказала?
— При всех?
Марта в принципе умела ездить в женском седле, но уже давно не практиковалась. Тем более, в чужом седле, на чужой лошади и целый дневной перегон без подготовки.
Под мысли об отбитой заднице они доехали до Серавалле, там со всеми удобствами переночевали и выехали на рассвете. Потому что задница задницей, а три четверти от трехсот тысяч дукатов упускать нельзя. Правда, местный шорник за ночь поставил на седло подкладку помягче на радость большим ягодичным мыщцам и копчику.
Не так уж сложно идти по следам, когда дорога всего одна. Сложнее, когда начинаются развилки. Но не сильно сложнее, потому что уж больно приметный обоз. Не одного, так другого кто-то встречный запомнил.
— Куда свернули? — переспросил Кокки.