Одна дорога из Генуи

Легко гонять всяких там деревенских, когда их немного. Зато толпой они способны хоть слона запинать. И ладно бы выглядеть представительно, чтобы правдоподобно отбрехаться, но твои слова будут на порядок менее убедительны, когда ты похож на хромую мокрую курицу. Еще и простуженную. На хромую и простуженную мокрую курицу с мечом. Последние слова нормальным голосом Кокки сказал на площади в Ландриано. Попав под холодный декабрьский ливень, он промок насквозь, не просто до кожи, а до самого сердца и до дрожи в руках. Как ни странно, никакой уровень владения мечом и никакой собственно меч не помогает при простуде и насморке.

И за спиной у него могли встать не банда друзей и учеников, а двое музыкантов и женщина, которая больше похожа на добычу, чем не боевую единицу, пусть это и не так. И порох у нее, скорее всего, мокрый. С музыкантами все-таки неоднозначно. С одной стороны, фехтмейстера не проведешь, эти парни способны постоять за себя. Пусть не на мечах, но на кулаках, на ножах и на чем под руку попадется. Но человек с трубой или с барабаном в принципе не выглядит как воин.

— Мы сворачиваем, — сказал Кокки и протянул руку за поводьями мула, — Вы как хотите.

Барабан и Труба переглянулись.

— Мы, похоже, в одной лодке, — сказал Барабан.

— Почему?

— Потому что за нами погоня. И немаленькая.

— Точно?

— Не меньше троих верхом на ослах, и пара телег не налегке. Может быть, еще пеших сколько-то.

— У тебя такой слух?

— Я же музыкант, а не кузнец.

— Так бегите.

— Это не рыцари и не солдаты, а крестьяне. Вдвоем мы не отобьемся, а с Вами вполне.

— Да вы-то им зачем?

— Мы им на свадьбе играть отказались, — сказал Труба, — Ладно бы за деньги, а то за еду. Нет, ладно бы нормально брюхо набить, но если люди не могут заплатить деньгами, не стоит ждать, что у них и с едой порядок. Нет, ладно бы сегодня. Отыграли, перекусили и дальше пошли. Но свадьба завтра, в субботу. Нет, ладно бы задержаться на день, мы не торопимся. Но они с нас еще хотели взять денег за еду и за ночлег.

— Совсем обнаглели, — сказала Марта.

Компания свернула в сторону мельницы. Кокки немного отстал и поравнялся с Мартой.

— Не надо было их брать, — сказал он.

— Тогда бы до нас докопались.

— И так докопались.

— В той компании, что докопалась до музыкантов, не было стражников. А со стражниками не было толпы крестьян. Сам говоришь, что в этом Ландриано народ сейчас очень злой. Не хотела бы я вдвоем встретить их всех сразу.

— Я тоже, — вздохнул Кокки.

Крестьяне, в отличие от разбойников, осторожны и неторопливы. Могут долго ругаться и провоцировать, но первыми не нападать. Могут рассыпаться и разбежаться при первом взмахе меча, а потом собраться за пределами досягаемости и продолжить. Не убить, не ранить, не ограбить. Просто удерживать на месте, злить и не давать уйти. Могут кидаться камнями. За счет «плотности огня» могут даже и попасть. Могут струсить даже вдесятером на одного, а через полчаса привести сто человек.

А еще у крестьян всегда есть какой-нибудь господин, который в случае чего спросит, кто и по какому праву обидел его людей. Даже если сеньор землевладелец смотрит на крестьян с нескрываемым презрением, то он все равно убежден, что обижать его крестьян это его исключительное право. И он будет требовать правосудия не потому, что простолюдина ранили или убили, а потому, что нарушено право благородного человека самому угнетать свою чернь. Причем будет требовать местного правосудия у соседей, друзей и родственников против чужака.

Лучшее, что можно сделать, поссорившись с крестьянами, это пришпорить коня и скрыться за не такими уж далекими границами их земель. Там, где их побьют такие же простолюдины из соседней деревни за то, что они пришли с недобрыми намерениями. Или даже за то, что просто пришли.

Мельница это не просто одинокий домик у плотины, а двор и комплекс строений. Собственно мельница. Большой амбар для зерна и муки. Жилой дом для мельника с семьей. Пристройка для подмастерьев и сезонных работников. Конюшня. Свинарник. Курятник. Сарай для прочих хозяйственных дел. Из открытых ворот конюшни доносилось ржание нескольких лошадей. Во дворе стояли две добротные телеги. Над домом вился дымок. Тянуло жареной свининой.

— Вы кто такие? — в воротах незваных гостей встретил крепкий парень в парусиновой куртке, обсыпанной тестом. Куртка только что была обсыпана мукой, и дождь не смыл ее, а, наоборот, укрепил на грубом переплетении ниток.

— Путники, — ответил шедший первым Труба.

— Проваливайте.

— Мы разбойники и сейчас тебя повесим, — громким шепотом сказал подошедший Кокки.

— Ага, — кивнул парень.

Ни мужики с трубой и барабаном, ни хромой с посохом паломника, ни женщина не походили на разбойников ни вместе, ни по отдельности. Их беспородный деревенский мул и побитая жизнью телега, хромая на одно колесо, тоже не произвели впечатления.

— И ограбим, — сказала Марта.

— Ага.

— И мельницу твою сожжем, — сказал Труба.

— Ага. А барабанщик еще козу может поиметь.