Одна душа на двоих

– Эй, на кого затявкал?! – растерянно открыл рот Яр Муган, должно быть, не рассчитывавший на такую реакцию. – На меня?!

В три широких прыжка Корлик настиг его и со всей мочи направил свое тело на старейшину. Их дар-буганы столкнулись, взаимно уничтожая друг друга, образовали невидимый сгусток небесной силы, который отбросил обоих в обратные от столкновения стороны.

Старейшина повалился на каменный помост, тогда как нападавший смог удержаться на ногах и продолжить атаку. Подойдя к упавшему, Корлик наступил тому на грудь и прижал к земле:

– Змея и трус! Как ты еще не подавился желчью?

Потасовки в общине были такой редкостью, что никто даже не дернулся, чтобы остановить или разнять мужчин. Не только Шенне и Талик, все стоящие рядом с ними строители, старейшины, сидящие за столом, но и те жители, что видели драку снизу, лишь изумленно наблюдали происходящее.

Только умудренный подобными выходками первый защитник Гахтаг спокойно встал со своего места и направился к месту драки.

– Дар-каратун, – подходя к Корлику, уже убравшему с груди Яра свою сандалию, он, на секунду остановившись, почти мгновенно призвал темно-синий меч. – Склони колени и предстань перед Советом, – грозно приказал он виновнику.

– Сначала пусть поест, – неожиданно вмешался старейшина Минжур, самый старый и самый уважаемый член Совета. – Ты проследи, Гахтаг.

– Идем! – кивнул он Корлику, отводя свой небесный клинок в сторону.

Тяжело вздохнув, тот последовал за первым защитником – сначала на раздачу, а затем уже к столику, обычно занимаемому Корликом и его семьей у западного края площади. По пути Гахтаг остановился у ближайшего клочка земли и по самую рукоять опустил в нее синий меч. В такой толпе небесное оружие могло легко кого-нибудь ранить или даже убить.

Они поставили свои миски, сели. Гахтаг расположился рядом с поднадзорным. Молча и не спеша принялись за еду.

Глядя на отца, молча жующего сухую лепешку, Талик не мог объяснить его безумного поступка. Юноше была понятна причина злости и раздражения, не ясен был лишь слепой гнев, выплеснувшийся так наружу и теперь грозящий отцу суровой карой.

«Если он думал проучить или убить того, то разве стоило вот так… прилюдно? – рассуждал про себя Талик. – Все можно было сделать незаметно. Тайком. Зачем тогда сейчас?»

Разделяла его недоумение и мать.

– Зачем ты так? – осторожно спросила Альма. – Они ж тебя накажут!

– Устал его насмешки выносить, – зло выдавил отец и отвернул от супруги лицо.

Отвернулась и она.

– Вот ты, Гахтаг, – попробовал найти Корлик поддержку у постороннего, – ужели с ним ты ладишь?

Тот пошевелил мощными челюстями, повел носом – и все же промолчал.

– Чего молчишь?

Первый защитник усмехнулся.

– Он не такой злодей, как кажется тебе. Ничем не хуже прочих из Совета.

– Хочешь сказать, он лишь меня не любит?!

– Пожалуй, что и да, – холодно согласился воин.

– Да, лишь меня и брата Альмы… – Корлик желчно усмехнулся.

– Ты все равно им лучше не дерзи, – спокойный, дал ему совет защитник. – Ошибок Рахмы повторять не стоит.

Вскоре на трибуну вышла Яра Аржана и произнесла вполне обычную поминальную речь, ожидаемо окончившуюся «Отдыхай, Вархаг!».

– Отдыхай, Вархаг! – дружно вторили ей столы.

– И пусть запомнит наша молодежь, – добавила после старейшина, – небесные дары даны нам для защиты. И также для труда. Никак не для потех! Не для того нам их давали боги!

Когда народ стал расходиться по домам, пришла пора Корлику предстать перед Советом и принять его волю. На этот раз Талику и Шенне пришлось наблюдать снизу.

– Скажи нам, Корлик, так зачем, – Яр Багур подошел к обвиняемому и по-стариковски прищурился, – напал ты на старейшину Мугана?

– Я был подавлен горем, Яр, – Корлик, по всей видимости, заранее заготовил объяснение. – И потому слова его неверно понял.

– Что ж, – покачал головой старейшина, будто предполагал именно такой ответ, – это много объясняет, но все ж не может оправдать тебя. Устав гласит, что нападение на Яра – преступленье.

– Так он ведь жив здоров…

– Эх, Корлик, ты совсем не понимаешь! Зря, что большой. Совет не сможет править, если его не будут уважать. И потому ты примешь кару – сто дней на рудниках работ. Старейшины? – обернулся он к своим коллегам, ожидая их голосования.

Оставшиеся восемь членов совета сразу же подняли правые руки. Было похоже на то, что приговор они согласовали ранее. Поднял свою руку и Яр Муган, хотя на лице его читалось очевидное неудовольствие – то ли он считал приговор слишком мягким, то ли все еще был обижен происшествием.

– Поедешь, Корлик, завтра.

Альма, хранившая молчание за ужином и по дороге домой, высказала все свои недовольства по прибытии.

– Ну, муж, к чему вся эта гордость?! Легче стало?! – металась она из одного угла их небольшого жилища в другой. – А нам с Таликом? Урожай теперь на нас… и все заботы прочие по дому! Тебе ж теперь вообще в бараках жить!

Отец молча сидел за столом, смотрел отрешенным взглядом сквозь мельтешащую фигуру красавицы жены, но так за весь вечер и не сказал ей ни слова. Но когда та в слезах ушла обижаться на задний двор, Корлик спешно подозвал к себе сына.