Одна история

Как ни странно, наши с Джоан отношения смахивали на флирт. При этом в моих отношениях со Сьюзен даже намека на флирт не было: наверное, мы с ней как-то незаметно преодолели этот подготовительный этап – в нем просто не возникло необходимости. У нас, естественно, были свои шутки, намеки, только нам двоим понятные фразы. Но, думаю, для флирта они казались, и не зря, чересчур серьезными.

– Нет, – сказал я, – не в круиз. Вы же понимаете, к чему я веду.

– Да, я понимаю, к чему ты ведешь. Уже давно заподозрила. В силу обстоятельств. Отчасти я этого хочу, отчасти нет. Но у вас, милые мои, есть кураж, это точно.

Я не рассматривал ситуацию с точки зрения куража. Я рассматривал ее как неизбежность. И как исполнение наших желаний.

– А как реагирует Гордон?

– Говорит, что я ее сладкий мальчик.

– Странно, что не «сладкий хахаль-трахаль».

Что ж, и это не исключено.

– Не стану говорить «Вы, наверное, знаете, что делаете», поскольку мне предельно ясно, что черта лысого вы оба знаете. И нечего тут физиономию кривить, юный повелитель. Ты в не в том положении. В Лондон намылились, да? Я даже не стану говорить «Береги ее» и прочую чушь. А буду просто держать за вас пальцы крестиком – стисну их до крови.

Джоан вышла меня проводить. Перед тем как сесть за руль, я приблизился к ней почти вплотную. Она выставила вперед ладонь.

– Еще чего – обнимашки тут устраивать. Взяли, мать честная, иноземную манеру. Катись отсюда, пока я слезу не пустила.

На досуге я обдумал все, что она мне сказала и чего не сказала, – пытался понять, нет ли у нее на уме каких-нибудь незаметных для меня параллелей. Ничего вы оба не знаете. Ты не в том положении. Сладкий мальчик, содержанка. А деньги-то чьи? Да, Джоан соображала быстрее меня. Вот только я даже представить не мог, чтобы Сьюзен через три года появилась на пороге у Маклауда, притихшая, эмоционально опустошенная, с мольбой во взгляде и с ощущением полного жизненного краха. Я был уверен, что такое просто невозможно.

* * *

У нас не было ни Единовременного Момента Ухода, ни тайного ночного побега, ни официальных проводов, с багажом и маханьем платочками (да и кто бы стал махать?). Было затяжное размежевание, а потому определить точный миг разрыва не представляется возможным. Но я все же решил его обозначить – при помощи записки родителям:

Мама, папа, я переезжаю в Лондон. Жить буду с миссис Маклауд. Почтовый адрес сообщу – как только, так сразу.

Ваш Пол

Похоже, добавить было нечего. На мой взгляд, это «как только, так сразу» звучало по-взрослому. Что ж, я и был взрослым. Двадцати одного года от роду. Готовый безостановочно продолжать, безостановочно выражать, безостановочно проживать свою жизнь. «Я жив! Я живу!»

* * *

Мы прожили вместе (то есть под одной крышей) более десяти лет. Потом я регулярно ее навещал. В последние годы – уже не столь регулярно. Когда несколько лет назад ее не стало, я признал, что самый значимый отрезок моего бытия в конце концов завершился. И пообещал себе никогда не думать о ней плохо.

Вот в таком виде я хотел бы сохранить в памяти минувшие события, будь это в моей власти. Но нет.

Часть вторая

Резервного фонда Сьюзен, скопленного на случай побега, хватило для приобретения скромного дома в Пятнадцатом юго-восточном округе, на Генри-роуд. Цена оказалась приемлемой: о реструктуризации городской среды, о безалкогольных барах еще никто слыхом не слыхивал. Дом прежде находился в совместной собственности – такой эвфемизм предполагал замки на всех дверях, асбестовую панельную обшивку стен, убогую кухоньку между этажами, единоличные газовые счетчики и свои особые пятна в каждой комнате. За оставшиеся дни лета и начало осени мы с жаром посрывали все обои, припорошив себе волосы перхотью дистемперы,[8] выбросили старый хлам и привыкли спать на широком матрасе, брошенном прямо на пол. Обзавелись тостером и чайником, на обед заказывали еду из киприотской таверны в конце улицы.

Нам потребовались услуги сантехника, электрика и газовщика – все остальное сделали своими руками. Из двух сломанных комодов, накрытых спиленными дверцами платяных шкафов, я соорудил себе письменный стол, отшлифовал, загрунтовал, покрасил, и этот неподъемный монстр прочно обосновался у меня в кабинете. Кроме того, я нарезал по размеру и разложил где нужно циновки из кокосового волокна и закрепил на лестнице ковровую дорожку. Мы вместе отскоблили стены от пожелтевшей, шуршащей бумаги до самой штукатурки, которую в свою очередь покрасили валиками в живые, нетривиальные цвета: бирюзовый, нарциссово-желтый, вишневый. Свой кабинет я выкрасил в приглушенный густо-зеленый цвет, узнав от Барни, что такой колер используется в родильных палатах, дабы успокаивать рожениц. Я надеялся, что в часы напряженного труда он и на меня будет оказывать аналогичное воздействие.