Одна история

Меня задел скептический вопрос Джоан: «Для начала: как ты собираешься зарабатывать?» Поскольку я не озабочивался этой проблемой, ничто не мешало мне и дальше существовать за счет Сьюзен, но, учитывая, что наши отношения должны длиться вечно, я на каком-то этапе признал, что сам должен ее содержать, а не она меня. Я никогда не спрашивал ее о финансовом положении семейства Маклауд и не интересовался, есть ли у нее пресловутая тетушка, которая когда-нибудь любезно отпишет ей все свое состояние.

Мне показалась перспективной специальность юрисконсульта. Особых амбиций у меня не было, а все завышенные ожидания лежали в области любви. Юриспруденция привлекала мой организованный ум и старательную натуру, а к тому же законники востребованы в любом обществе, правда ведь? Помню, как одна приятельница изложила мне свою теорию брака: это нечто такое, что позволяет окунаться и выныривать по мере необходимости. Возможно, в таком определении сквозит ужасающая корысть, даже цинизм, но это лишь на первый взгляд. Та женщина любила своего мужа и под «выныриванием из брака» не подразумевала супружескую измену. Напротив, ее афоризм был признанием механики супружества, ведущей темой в басовой партии жизни, под которую можно бежать трусцой, пока не возникнет необходимость «окунуться», чтобы найти поддержку, проявления любви и все остальное. Мне был близок такой подход: зачем требовать больше, чем просит или дает твой темперамент? Но в свете моего тогдашнего понимания жизни мне больше импонировало другое тождество. Работа – это дорога, по которой бежишь трусцой, а любовь – это моя жизнь.

* * *

Я приступил к учебе. По утрам Сьюзен готовила мне завтрак, а по вечерам – ужин, если на обратном пути я не покупал кебаб или шефталью.[9] Иногда она встречала меня песней: «Паренек, ты занят день-деньской».[10] Кроме всего прочего, она относила мои вещи в прачечную-автомат, а потом дома гладила. Мы по-прежнему ходили на концерты и художественные выставки. Брошенный на пол матрас уступил место двуспальной кровати, на которой мы спали вместе каждую ночь, а я еще и корректировал свои представления о любви и сексе, почерпнутые из фильмов. Например, представление о том, что любовники блаженно засыпают в объятиях друг друга, на практике обернулось тем, что один засыпает, навалившись на другого, и тот, кто внизу, измучившись от судорог и онемения конечностей, осторожно высвобождается, стараясь не разбудить ту, что наверху. Вдобавок я узнал, что храпят не только мужчины.

Мои родители не ответили на письмо с новым адресом, и я не стал зазывать их на Генри-роуд. Как-то раз, вернувшись после занятий, я нашел Сьюзен в необычайном волнении. К нам с ознакомительными целями пожаловала Марта Маклауд, мисс Брюзга собственной персоной. От нее не укрылось, что мать, которая в Деревне спала на узкой койке, теперь обзавелась двуспальной кроватью. К счастью, в моем темно-зеленом кабинете стоял разложенный диван-кровать, не застеленный утром. Впрочем, как заметила Сьюзен, два двуспальных ложа вряд ли могут сойти за одно односпальное. На весьма вероятное недовольство Марты Маклауд организацией наших спальных мест я готов был ответить с вызывающей гордостью. Сьюзен придумала более запутанную версию, хотя в нюансы я, надо признаться, не вникал. В конце-то концов, мы жили вместе, разве не так?

Поднявшись в мансарду, где еще ожидали ремонта две комнаты, Марта, насколько я понимаю, сказала:

– Вам впору жильцов пускать.

Когда Сьюзен замешкалась с ответом, ее дочь выдала не то аргумент, не то инструкцию:

– Надо пользоваться.

В тот вечер мы обсудили, что она хотела этим сказать. Финансовый аргумент в пользу сдачи комнат был признан достаточно веским: мы могли бы практически окупить содержание дома. А как насчет моральных доводов? Вероятно, с появлением жильцов у Сьюзен нашлись бы более осмысленные занятия, чем ожидание бесстыжего любовника. Не исключено, впрочем, что Марта имела в виду нечто другое: жильцы могли бы кое-как разбавить мое наглое присутствие и замаскировать реальное положение дел в доме двадцать три по Генри-роуд, где Сладкий Мальчик Номер Один в открытую сожительствовал с прелюбодейкой более чем вдвое старше его.

Если Марта своим появлением растревожила Сьюзен, то меня по зрелом размышлении она растревожила не меньше. Я не предусмотрел, что Сьюзен придется выяснить отношения с дочерьми. Все мои мысли были устремлены на Маклауда: как увести у него Сьюзен и впоследствии убедить ее с ним развестись. Не только ради нас обоих, но в основном ради нее самой. Чтобы она стерла из своей жизни эту ошибку и обеспечила себе юридическое и моральное право быть счастливой. А быть счастливой означало жить со мной, и только со мной, без каких бы то ни было оков.

* * *