Одна из страничек освоения Северо-Востока

- Мне говорят... ты, говорят, не летал через хребет, там, говорят горы. У!... А может, ничего, говорю, полетел... прилетел к вам. Промахнулся немного вот... подлетаем, я ребятам говорю... ну, говорю, прилетели.. Смотрю,- самолет - ломаный ЮГ.. Я думал, АНТ. Островок (он за остров принял дайку мыса Северного), радио, ну - Ванкарема.

Водопьянов задумался:

- А сколько я этих машин угробил... Так я же и знаю - мотор отказал - нужно садиться, хоть бы в болото... Вязко. Ребятам говорю - полезай в хвост... со мной механик летел, не послушал... Повыбило ему зубы... покарябало... Ты, говорю, что же в хвост не полез? Говорил ведь... Ну вот и пеняй на себя... Эх, сколько самолетов этих здесь погибло. А ведь летали бы... вот и ЮГ ваш.

С такой болью он это сказал!

В напряженной жизни нашей станции случались и комические эпизоды - например, у пограничников с нашим белым медвежонком Машкой. Машка за зиму подросла, окрепла, жила по-прежнему в предбаннике и никому не мешала. Неожиданно ею заинтересовались солдаты - пограничники. Времени свободного у них было много, и они повадились дразнить медвежонка - тыкали в загородку палкой. Машка огрызалась и кусала палку - это их забавляло... Но в один прекрасный день Машка вылезла из загородки и выбежала на волю. У пограничников шло строевое учение. Машка побежала в направлении солдат - а она уже с хорошую собаку! Потом, как же они бросились в разные стороны!..

Машка и не думала их пугать - она почувствовала аппетитный запах из кухни и направилась туда прямым ходом, не обращая никакого внимания на беглецов. С тех нор эта "гроза пограничников”, как ее в шутку прозвали, жила на свободе и была общей любимицей. Она расхаживала по всем комнатам, настойчиво требовала ласки и угощения и наводила беспорядок - раскидывала и рвала бумагу и мелкие вещи. На дворе Машку, по-первости, преследовали собаки. Она спасалась от них под крыльцо, оттуда скалилась и рычала. Собаки наскакивали, но близко подходить остерегались. Вскоре, однако, положение изменилось: не Машку преследовали собаки, а она разгоняла собак.

В середине апреля Риттльхен прислал три оленьих упряжки. На них с частью груза поехал Митя Бойков, а я собрал в поселке всех немобилизованных собак - жалкую упряжку разномастных тощих дворняг и с остатками груза поехал к Керолю. Там я собрался перегрузить багаж на оленей и ехать к Риттльхену, где мы условились встретиться с Бойковым и дальше ехать вместе. Чтобы запомнить дорогу к месту нашей летней стоянки, поехал местный чукча, он должен был вернуться с обратными оленями, а осенью придти за нами с носильщиками и помочь возвратиться на полярную станцию. Чтобы пригнать собак обратно в поселок, со мной поехал Вася Первак, а также чукча Амрольтен - учитель, присланный для организации школ-яранг у чаучу. Он просился с нами и соглашался выполнять обязанности переводчика. Это было очень кстати, и мы охотно согласились.

Кероль стоял близ морского побережья, километрах в 40-ка от станции. Был безветренный, ясный и морозный день. Плохонькие собаки с трудом тащили тяжелую нарту. Мы шли пешком и к стойбищу Кероля добрались в глубоких сумерках. В полумраке чернели силуэты яранг, расположенных вокруг большой утоптанной площадки. С краю стояли два больших столба с длинной перекладиной - вроде наших коновязей, кругом ни души - все, очевидно, спали. Мы распрягли и привязали к перекладине собак, бросили им по куску нерпичьего мяса, забрали небольшой фанерный ящик с дорожными харчами и зашли в ближайшую ярангу.

Амрольтен возвестил по-чукотски о нашем прибытии, и из полога вышла пожилая заспанная женщина. Натягивая свой комбинезон, она перекинулась несколькими словами с Амрольтеном, разожгла небольшой костер из хвороста, наваленного у стенки яранги, вскипятила чайник. Мы достали хлеб, сахар, консервы. Первак, он немного говорил по-чукотски, предложил женщине покушать с нами, она не обратила на его слова никакого внимания. Налила чай только Амрольтену и ушла в полог. На нас с Перваком она вообще не смотрела. Мы переглянулись, пожали плечами. Наскоро перекусили и, завернувшись в кухлянки, легли спать. Амрольтен пошел ночевать в полог.

Утром кто-то сгрёб меня за шиворот и сильно встряхнул. Я сел, ничего не понимая. Смотрю - вчерашняя женщина подошла к Перваку и его встряхнула за шиворот. Он сел и беспомощно уставился на меня - спали мы валетом, головами в разные стороны. А женщина схватила наш продовольственный ящик и вышвырнула его из яранги. Первак взорвался:

- Что такое?!

Я сам ничего не понимал. Наверное, - говорю, - нам предлагают покинуть сие гостеприимное жилище. Натянул кухлянку и вышел из яранги. Вася остался выяснять отношения. Совсем рассвело, около яранг стояло человек сорок чаучу. Кругом бегали олени, я направился к собакам, через минуту меня догнал возмущенный Первак. Он подобрал ящик с продуктами и громко выражал свое негодование. Навстречу, смотрю, идет Амрольтен и, походя, не останавливаясь, бросил:

- Кероль сказал, что с русскими будет драться!