Ощутив неожиданную слабость в ногах, я опускаюсь на колени и бездумно таращусь на телефон, представляя, как волшебным образом сигнал все‐таки появляется и мне удается позвать на помощь. Как я, рыдая от облегчения, рассказываю службе спасения, кто я и где меня держат. А потом остаюсь на линии, слушая спокойный, утешающий голос оператора в ожидании приезда полицейских. Они примчатся, выбьют двери, вытащат меня из подвала наверх, на свежий воздух. И я буду плакать, конечно же, но от облегчения – от облегчения, господи! – и позвоню родителям, и они будут рыдать вместе со мной. И папа с мамой мигом запрыгнут в машину и ринутся сюда на всех парах, и мы всем скопом будем обниматься, крепко-крепко, и рыдать от радости, а папа будет приговаривать: «Все в порядке, лапушка, все хорошо». А потом мы попьем горячего чаю, и я, надежно спрятавшись между двумя несокрушимыми опорами моей семьи, буду смотреть, как Джека, закованного в наручники, отволокут в полицейскую машину и увезут в тюрьму, где он просидит до конца своих дней.
Не знаю, скоро ли вернется Джек, но сейчас, утолив потребность что‐нибудь сломать, я снова обретаю способность мыслить логически. В устроенном мной свинарнике я жить не могу; даже если бы я и захотела, Джек мне не позволит, у него настоящий пунктик на чистоте и аккуратности. Опустив взгляд на телефон, бесполезно лежащий у меня на коленях, я судорожно выдыхаю и поднимаюсь. На трясущихся ногах возвращаюсь к разгромленным вещам и трясущимися руками принимаюсь наводить порядок. Заправив кровать, я как следует прячу «Нокию» подальше под матрас. Я не особо верующая, но сейчас горячо молюсь, чтобы Джек не нашел телефон.
Один из ящиков комода разлетелся вдребезги, на полу валяются щепки и гвозди. Я поднимаю один – три дюйма в длину, толщиной с мой мизинец. Обуви у меня нет – Джек утверждает, что она мне ни к чему, – и я радуюсь, что не успела на этот гвоздь наступить.
И тут меня осеняет.
Из всего доступного мне в подвале барахла этот гвоздь – самое опасное оружие. В памяти всплывает бархатный баритон Джека: «Как далеко ты зайдешь?»
Совсем далеко не зайду, конечно, потому что пырнуть Джека, да и кого бы то ни было, гвоздем я не смогла бы, это уже действительно перебор. Но тем не менее кое-что в голову все‐таки приходит. Я вспоминаю, как Маколей Калкин воткнул в лестницу гвоздь острием вверх, готовя ловушку для грабителей, вломившихся в дом. И как этот самый гвоздь потом впился в мясистую пятку Дэниела Стерна, который с воплем рухнул вниз. Мы каждое Рождество пересматриваем «Один дома», спорим о том, кто где сядет, что взять на перекус и чья очередь готовить горячий шоколад, но как только на экране возникает дом Маккаллистеров, увешанный гирляндами, все споры тут же утихают.
Теперь я знаю, что нужно делать.
Глава тридцать девятая
Шестьдесят седьмой день после исчезновения
Сначала я приладила на лестнице целых четыре гвоздя, поставив их острием вверх, но потом решила, что так будет слишком заметно, и оставила всего пару. Надеюсь, этого хватит. Уж не знаю, что Джек со мной сделает, когда поймет, что я решилась его искалечить ради возможности выбраться на свободу. Я сто раз прошлась по лестнице, пытаясь подобрать максимально удачное место для гвоздей, чтобы Джек точно наступил на них, когда будет спускаться. Непростая выдалась задачка, учитывая, что нога у него крупнее моей, а походка разительно отличается, но, потратив несколько часов на изыскания, я уверена, что разместила гвозди как надо, поскольку регулярно вижу, как Джек ходит по этой лестнице. Если он не наступит на гвозди в этот раз и ничего не заметит, просто попробую другие точки.
В комнате снова царит порядок, насколько у меня получилось его навести. Два ящика в комоде сломаны, но я постаралась приладить их на место. Обнаружив разгром, Джек может забеспокоиться, а значит, будет внимательно смотреть под ноги. Если я хочу, чтобы ловушка сработала, нельзя давать ему ни малейших поводов для тревоги.
Джек никогда не отсутствует дольше пяти дней. А с момента его последнего визита в подвал прошло уже четыре, следовательно, он может появиться в любую минуту. Так что я достаю «Нокию» из тайника под матрасом и прячу под резинкой шорт, которые по-прежнему ношу. Если – когда – я смогу сбежать, телефон останется при мне. Как бы меня ни раздражало присутствие Джека, внутри все равно ворочается ледяной ком: а если с ним что‐то случилось? Сердечный приступ, автокатастрофа, упал и сломал себе что‐нибудь… Очень странное чувство – одновременно желать кому‐то мучительной смерти и при этом целиком зависеть от его здоровья.