Одна маленькая ошибка

Это случилось зимой, когда стылый декабрьский воздух ощущался в легких железом; Джек пришел в одной футболке и джинсах – он так спешил убраться подальше от отца, что даже не успел надеть куртку. Устроившись на полу в моей комнате, мы прижались друг к другу, накрывшись одеялом, прихваченным с кровати. Джек дрожал, не говоря ни слова. Над глазом у него темнела свежая царапина – может, от уголка книги или, как в прошлый раз, от пепельницы. «Мне нет места в той семье», – прошептал он. И я не просто услышала в его голосе боль, одиночество и отрицание: все это было видно у него по лицу. И тогда я вырвала листочек из тетрадки по английскому, взяла фиолетовую гелевую ручку, нарисовала волка и накорябала рядом ту самую надпись.

– Джек, – у меня аж дыхание перехватывает, – ты что, так и таскал этот листок в бумажнике все двадцать лет?

– Я его всегда с собой ношу. Это часть истории. Нашей с тобой истории.

Я верчу бумажку в руках, чувствуя, как замирает душа. Вот оно, доказательство, что я для кого‐то важна. Важна настолько, чтобы беречь ничтожную бумажку, раз за разом перекладывая ее в очередной бумажник, и пока старые кошельки изнашиваются, облезают, рвутся и заменяются новыми, мой рисунок остается в первозданном виде.

Джек протягивает руку, чтобы его забрать, и наши пальцы соприкасаются. Мы смотрим друг другу в глаза. Я не знаю, о чем Джек думает, но он смотрит на мои губы так пристально, что внизу живота разливается тепло. Я готова поцеловать его. Прямо сейчас. Потому что момент уж очень удачный, и если бы мне только хватило храбрости, хватило наглости податься вперед и коснуться губами его губ… но я знаю, что взмах крыла бабочки в Китае может вызвать ураган в Техасе через несколько недель, а я не настолько храбрая, не настолько наглая, чтобы рискнуть и тем самым обрушить рой сеющих хаос бабочек на безмятежный сад нашей дружбы. Так что я разжимаю пальцы, позволяя Джеку забрать картинку.

Стараясь не смотреть ему в глаза, я беру в руки кружку с горячим шоколадом и наблюдаю за огненным танцем молний в небе, озаряющих беснующееся внизу море.

– О чем думаешь? – спрашивает Джек.

А я снова думаю о той миниатюрной блондинке. О том, как он толкался в нее. О мускусном запахе пота и секса. Врать мне не очень хочется, но и отвечать честно – тоже. Так что я останавливаюсь на компромиссном варианте:

– Почему ты никогда не подпускаешь девушек поближе?

– Каких девушек?

– Вроде той блондинки, с которой я тебя застала.

– Пожалуй, я просто жду.

– Чего?

Джек молчит. Я оборачиваюсь, и он лукаво улыбается, словно знает какой‐то секрет. Мне тяжело выносить его взгляд, так что я снова смотрю на небо.

– Тебе разве не хочется познать настоящую любовь?

– А тебе?

– Я познала.

– С кем?

– С Ноа.

Я чувствую, как Джек пожимает плечами. Его привычный аромат – кожа и сандал – переплетается с запахом дождя и морской соли.

– Может, такую любовь ты и познала, но это точно не то, чего ты хочешь. В чем нуждаешься.

Медленно поворачиваюсь, выразительно приподнимая бровь:

– И в чем же я нуждаюсь, Джек?

Его дыхание долетает до моих губ. Я опускаю взгляд чуть ниже – все‐таки у него красивый рот. Я наблюдаю за тем, как этот рот изгибается в беззаботной ухмылке.

– Тебе нужна любовь обжигающая, – отвечает он, – поглощающая всё. Нечто восхитительное и непредсказуемое. Может, даже слегка опасное.

Я снова смотрю ему в глаза, и наши лица настолько близко, что, кажется, можно утонуть в этих глазах, светло-синих, как ледяное исландское море. Сверкает молния – и эта светлая синева мерцает, как лед. Я подаюсь вперед и прижимаюсь губами к губам Джека.

И тут он отстраняется, встает на ноги и протягивает мне руку. Меня охватывает невольно разочарование.

– И куда мы пойдем?

Его улыбка красноречивее слов: нас ждет нечто безумное и бесшабашное, и когда я медлю, Джек снова произносит свое волшебное заклинание:

– Как далеко ты зайдешь?

Спустившись на первый этаж, он распахивает парадную дверь.

– А вдруг меня кто‐нибудь увидит? – ерепенюсь я.

– Вряд ли найдется другой такой безумец, чтобы выйти сейчас на улицу.

Так что я ныряю за Джеком под ливень. Капли совершенно ледяные, и на мгновение у меня аж дух перехватывает от холода. А потом мы босиком бежим вниз по тропинке, к маленькому пляжу – точно так же, как убегали детьми. Мокрый песок забивается между пальцами. Море бушует. Сверху доносится такой‐то грохот, словно кто‐то рвет небеса пополам. Мы останавливаемся у самой кромки пенных волн. Промокшая шелковая пижама липнет к телу.