Одна маленькая ошибка

Я врываюсь в комнату и висну у него на шее. И мы снова целуемся – таким поцелуем, от которого, кажется, плавятся кости. Так что спустя пару мгновений я уже лежу на его кровати без одежды, а спустя еще пару – он уже во мне. И мы идеально состыковываемся.

И любим друг друга грубо и невероятно нежно.

До предела и еще дальше.

Поглощая друг друга полностью и не в силах насытиться.

Поэтому мы повторяем с самого начала – еще раз, и еще. И я понимаю, что никогда не перестану желать Джека Вествуда.

Глава тридцать первая

Тридцать пятый день после исчезновения

Элоди Фрей

Озаряемый золотым светом встающего солнца, Джек устраивается у меня между ног. Мы оба раздеты, и он выглядит восхитительно.

– Вот теперь я нашел, что искал, – говорит он и, подцепив прядь моих волос, рассыпавшихся по подушке, вертит ее в пальцах.

– А как же все те прочие женщины? – спрашиваю я, пока моя внутренняя феминистка рыдает.

– Местозаполнители.

Мое облегчение неизмеримо: я не просто «подружка на разок перепихнуться», очередная ничего не значащая блондинка, я нечто гораздо большее. Нечто важное. Нечто долгосрочное.

– Я всегда желал тебя, – продолжает он.

– А я и не знала.

Джек усмехается.

– Правда не знала!

– Я так и думал, что, если бы мы провели немного времени вдвоем – где‐нибудь подальше от Кроссхэвена, только вдвоем, – тогда все встанет на свои места.

– А почему ты мне раньше не говорил о своих чувствах?

– Я собирался, но затем появился Ноа. И я настроился на долгую осаду. Не хотелось рисковать и открываться, пока ты сама не будешь готова меня услышать.

– А мне казалось, что ты как раз парень рисковый, – дразнюсь я.

– Не в тех случаях, когда на кону стоит столь многое. – Он целует меня – долго, со вкусом, заставляя хотеть еще и еще. И шепчет куда‐то мне в губы: – Как далеко ты зайдешь?

– М-м-м… – Я делаю вид, что глубоко задумалась. – Ну, на пару шагов.

– Как далеко ты зайдешь? – Он играючи кусает меня за нижнюю губу.

Я повожу голым плечом:

– Шага на три, может, на четыре… если тебе очень повезет.

Он запускает зубы мне в шею, и меня снова накрывает воспоминаниями о прошлой ночи, о смятых хлопковых простынях, о коже, касающейся чужой кожи, и о бедрах, двигающихся в общем ритме.

– Как далеко ты зайдешь?

Я поддаюсь ему, так что и он поддается мне.

– До самого конца.

И Джек снова проникает в меня.

– Элоди… – хрипло тянет он таким тоном, словно само мое имя доставляет ему удовольствие.

Мы так и валяемся все утро в обнимку, переплетенные, как корни оливковых деревьев. Я лежу в коконе его крепких, сильных рук, пристроив голову на твердой груди и чувствуя, как та плавно опускается и поднимается.

Пока Джек дремлет, я натягиваю одну из его рубашек и спускаюсь в кухню, чтобы приготовить завтрак. О вчерашнем шторме напоминают лишь легкая морось и ярко-желтое пятно солнца, растекшееся по облачному небу. Я жду мук совести за то, что переспала с лучшим другом, хотя клялась всем и каждому, включая саму себя, что никогда не пойду на это. Но совесть молчит. Внутри лишь легкость, счастье и бескрайная любовь. Быть с ним оказалось так же легко, как дышать. Сама не понимаю, зачем мы так долго ждали.

Я собираю ингредиенты для блинчиков, но никак не могу вспомнить, сколько точно надо муки и молока. Приходится вытащить из сумки Джека ноутбук и поискать рецепт в Сети. А потом я из любопытства забиваю в поисковик собственное имя. Пока Джек не вернулся и не починил проводку, я была лишена телевизора и, полностью отрезанная от мира, понятия не имела, как сейчас обстоят дела с моими поисками. Открываю первую же ссылку. Это оказывается видео… с Джеком. Его лицо на превью. Я смотрю на него: на хмурые морщинки вокруг глаз, полных тревоги, на взъерошенные волосы. За спиной у него – мой дом, перетянутый полицейской лентой. Мельком замечаю рядом полицейского в униформе, стоящего возле главного входа. И предвкушение сменяется беспокойством: значит, Джек солгал мне, сказав, что ему предложили появиться на телевидении, потому что он уже это сделал. Но зачем ему лгать?

Я запускаю видео.

– Если бы Элоди сейчас была здесь, я бы обнял ее и больше никогда не отпускал, но мы понятия не имеем, где она. Именно неизвестность выматывает сильнее всего. Элоди никогда бы не убежала, она никогда бы не доставила нам столько страданий. Он удерживает ее где‐то, и… – Джек умолкает, опуская глаза, явно огорченный. Никогда бы не подумала, что он настолько талантливый актер. Не знай я, как все обстоит на самом деле, поверила бы каждому его слову, каждой трагической нотке в его голосе.

– По непроверенным данным, перед исчезновением Элоди несколько недель донимал какой‐то мужчина, – говорит ведущая из студии, – вам что‐нибудь об этом известно?

Джек смотрит прямо в камеру: