Я хлопнула себя ладонью по лбу, не в силах вести этот бесполезный обмен несвязными предложениями. Никита расхохотался.
— Капли! — я буквально прыгала на месте от раздражения, но Никита и не думал вставать с пола. Перестав смеяться, он вытянул шею вверх, задрал голову и широко распахнул глаза.
— Я готов.
— Что? — я мотнула головой. — Я не буду это делать.
— Ты хочешь, чтобы я разделся, но не хочешь помочь мне в лечении?
Я закатила глаза, но сделала вид, что пропустила эту остроту мимо ушей: после многочисленного упоминания Никиты без футболки я бы соврала, если бы сказала, что была бы против подобного зрелища. Никита рассмеялся и выхватил из моих рук флакончик с каплями.
— Иногда ты ведёшь себя как ребёнок, — я сложила руки на груди и устало взглянула на Никиту сверху вниз.
Он закапал лекарство в глаза и часто—часто заморгал.
— Я, Маргарита Игоревна, — сказал он, уже встав на ноги и подняв с пола флакончики, — всегда веду себя как ребёнок. А иначе, — он замолчал, протянув мне часть из них, и продолжил, когда я снова соорудила из юбки “корзину”, — с ума сойти можно. Быть взрослым не круто.
— Быть взрослым — возможно. Но вот быть серьёзным иногда бывает очень даже полезно.
Мы вышли в коридор, который совершенно ничего не освещало, кроме тонкого и полупрозрачного лунного света, льющегося из огромных окон. Я непроизвольно приблизилась ближе к Никите, словно он смог бы защитить меня от темноты.
— Зачем мне быть серьёзным, — неожиданно произнёс он. — Если у меня есть ты.
Я прыснула, он промолчал, но я была уверена, что на его губах играла улыбка. Оставшийся путь до медпункта и обратно в кабинет музыки мы проделали в абсолютной тишине.
Чуть позже, когда мы уже лежали на составленных в ряд стульях, подложив под головы собственные сумки, мои мысли внезапно заполнились целым вихрем вопросов, на которые я не знала ответов. Мне хотелось покинуть кабинет и вернуться на крышу, чтобы снова ощутить ночную прохладу на своей липкой от пота коже, и, возможно, частичка меня хотела окунуться в мимолётные воспоминания о поцелуе, который, хотела я или нет, был моим первым, но я боялась разбудить Никиту и потому продолжала лежать на спине, ощущая немую боль в пояснице из—за жёсткой “постели”, и смотреть в потолок.
Я никогда не была поклонником романов или мелодрам, потому что считала их полнейшей ерундой, но тогда, когда перед моими глазами стояло сияющее лицо Никиты каждый раз, когда я их закрывала, я начинала видеть смысл во всех этих стихах о любви и рисунках на асфальте и поцелуях под дождём, и мне становилось так страшно, что я задерживала дыхание в попытке прийти в себя.
А потом, спустя несколько часов, мне удалось убедить себя в том, что, чтобы это ни было, до утра оно точно не доживёт.
Комментарий к Глава 6
http://vk.com/club75865569 <3
========== Глава 7 ==========
Я проснулась далеко за полдень, когда надоедливое солнце принялось обжигать моё лицо, дотягиваясь лучами даже сквозь застеклённое окно. Я распахнула глаза и осторожно потянулась — всё тело ломило от продолжительного сна на ужасно жёстких стульях. Сев, я обнаружила, что Никита уже не спал — его даже не было в кабинете.
На то, чтобы собраться с мыслями и встать, мне понадобилось около десяти минут, на то, чтобы дойти до туалета и попытаться привести себя в порядок — ещё двадцать. На поиски Никиты я не потратила ровным счётом ничего — его голос, переполненный негодованием, отчётливо громко доносился со второго этажа.
Я преодолела лестничные проёмы с удивительной для себя скоростью. Прежде, чем зайти в компьютерный класс, я в очередной раз переплела свои грязные от отсутствия любого душа, кроме раковины в туалетной комнате для девушек, волосы, поправила воротник блузки и натянула улыбку в стиле “я не специально, просто проснулась в хорошем настроении”.
Хотя это было неправдой — у меня болело всё тело, а желудок скручивало в узел от голода.
— Лучше утреннего кофе может быть только утренняя “Революция”? — поинтересовалась я, заглядывая в кабинет.
Никита сидел, вплотную прильнув к экрану, и бил по клавишам со зверской злостью.
— Ага, — кивнул он. — Офигенно бодрит, особенно тогда, когда ничего не получается.
Хуже, чем в “Революцию” играл Никита Макаров, в неё играл только Никита Макаров без очков или линз.
Я опустилась на соседний стул и перевела взгляд на экран. Все эти мелькающие картинки, военные с ружьями и плохо прорисованные пейзажи совсем меня не впечатляли, и вскоре я упёрлась локтями в стол, сложила подбородок на сцепленные в замок руки, и со скучающим выражением лица принялась разглядывать стенд, растянутый на всей стене над компьютерами, рассказывающий о технике безопасности при работе с электронной вычислительной машиной и прочей разношёрстной техникой.
— Ни черта не вижу! — Никита цокнул языком, вцепился руками в край стола и, оттолкнувшись, откатился назад, благодаря стулу с колёсиками. — Это просто невозможно! Ничего не вижу!
Я рассмеялась:
— Действительно, велика беда.
— Но я хочу победи—и—ить, — настаивал Никита.