Одна на миллион (СИ)

Я рассмеялась. И когда наконец Никите удалось пройти реку Времени и добраться до смотровой башни, перебив по дороге нескольких военных под мои отчаянные мольбы не стрелять в голову, а только ранить в колено, а затем перенестись с помощью портала на новый уровень, который носил поэтическое название «Райские сады Венеры», он неожиданно вышел из игры. Когда я спросила, не забыл ли он сохраниться, он сказал: «Мы всё равно когда—нибудь должны об этом поговорить», и я не сразу поняла, что он имеет в виду, однако когда он резко повернулся на стуле и протянул руку ко мне, мне хватило ума, чтобы отклониться назад.

Или наоборот не хватило ума, чтобы перестать шарахаться от него, как от высоковольтного провода.

— Ты злишься? – спросил Никита.

— А у меня должна быть на это причина? – я изобразила на лице удивление, и в этот раз оно было искреннее.

Я не видела причины злиться на Никиту Макарова за то, что он поцеловал меня, какие бы цели он в этот момент не преследовал.

— Я не знаю, — пробормотал Никита. В полумраке его лицо было прочитать сложнее обычного, и я предположила, что он растерян. – Я вроде как поцеловал тебя.

— Ааа, — протянула я, словно совсем забыла. — Ты об этом! Ну, это не такое уж и большое дело …

— Не такое … Что? Рит, я поцеловал тебя! В губы!

— Я была там, поэтому подробности можешь опустить, — я попыталась пошутить, но Никита был непреклонен.

Впервые за всё время он выглядел действительно серьёзным.

— Я не шучу.

— Я тоже! – я всплеснула руками. — Тебе разве не кажется, что если мы сделаем вид, словно ничего не было, то всем будет проще?

Казалось, Никита был возмущён моими словами. Через пелену полумрака я видела, как он ловит ртом воздух, словно рыба, в попытке подобрать нужные слова. Мне сложно было понять причину его расстройства, потому что сама я справлялась со всеми редкими неприятностями в своей жизни по одному отработанному плану: просто ждала, пока всё исправится само собой – я не говорила о них, не думала о них, и, рано или поздно, они уходили на второй план.

Хотя это был определённо другой случай – поцелуй с симпатичным парнем с натяжкой можно было обозвать «неприятностью».

— Я просто не понимаю, чего ты от меня ждёшь, — прерывая молчание, произнесла я.

— Ты ушла с крыши – значит, ты что—то почувствовала. Ведь так?

Я пожала плечами, но Никите явно было этого не достаточно. Он снова сделал попытку коснуться меня, и в этот раз я не отстранилась – его рука обхватила моё плечо немногим выше локтя.

— Рит, пожалуйста. Скажи хоть что—нибудь.

— Это ничего не меняет.

— Что?

— Поцелуй. Это ничего не меняет.

Никита прищурился – я поняла это только по освещённой стороне лица. Он смотрел то ли на меня, то ли куда—то сквозь, казалось, целую вечность, а затем отпустил мою руку и развернулся обратно к компьютеру.

— Ты злишься? — спросила я.

— А у меня должна быть на это причина? — уточнил Никита.

Мы говорили словами, сказанными друг другу минутами ранее, и это выглядело так по—детски, словно мы делили какую—то дорогую игрушку, купленную нам родителями.

— Я не знаю …

Мне было стыдно. Я могла бы сказать всё, что угодно, но вместо этого выбрала самое неблагодарное. Кто вообще решил, что «Это ничего не меняет» законно произносить вслух? К тому же, я откровенно врала: самой себе, Никите, всем существующим и несуществующим богам. Врала о том, что поцелуй ничего не поменял, о том, что сегодняшний вечер ничего не поменял, о том, что Никита Макаров ничего не поменял.

Сегодня, когда он смотрел на небо, я смотрела на него. И я могу поклясться, что мы оба видели фейерверки.

— Это будет очень странно, если я обниму тебя?

Никита не ответил, но и я не просила разрешения – я просто дала ему время на то, чтобы успеть сделать выбор и секундами позже либо оттолкнуть меня, либо позволить мне попытаться хоть как—то загладить неловкость.

Сначала я осторожно положила ладонь Никите на плечо, словно пробуя воду большим пальцем ноги прежде, чем зайти по пояс, и только когда поняла, что он не собирается скидывать мою руку, привстала со стула и обняла его, прижавшись своей щекой к его уху.

И это было нелепо, насколько идеально мой подбородок лёг на его плечо.

Той ночью мне очень долго не удавалось уснуть, и потому я сразу услышала, как Никита, лежащий на стульях двумя партами ниже, начал ворочаться на месте, пока окончательно не встал. Половицы под его ногами неприятно заскрипели, и он шёпотом выругался.

— Я не сплю, — громко сообщила я и села.

— Прости, — ответил Никита.

Он зашагал к выходу. Мгновение спустя раздался щелчок выключателя. В глаза резко ударил свет, и я крепко зажмурилась.

— Ты чего встал—то? — поинтересовалась я, продолжая щуриться.

Нащупав край стола, я сориентировалась по нему, чтобы встать, и лишь только потом осторожно открыла глаза. Никита держался за ручку двери, словно ожидая разрешения на то, чтобы выйти из класса. Пальцами свободной руки он тёр переносицу.

— В туалет, — ответил он, продолжая смотреть в пол.

— Всё хорошо?