– Лучшего друга, чем ты, у меня не было никогда, – тихо произнёс советник. – Но я так ни разу и не смог отплатить тебе за спасённую жизнь. Так что не хочу влезать в долги и дальше, – он добродушно улыбнулся, стараясь развеять безрадостную атмосферу беседы. – Тебе нужно вернуться домой сейчас, пока никто не знает, что ты помог нам.
– Нет уж, – усмехнулся Райнер. – Теперь я с вами, и пути назад нет. Я лишусь всякой чести и права называться другом, если сейчас брошу вас на произвол судьбы.
– Ты в этом уверен? – уже скорее в шутку поинтересовался Северин. В несгибаемом упрямстве своего знакомого он не сомневался ни секунды.
– Я сегодня же отправлюсь в ближайший город и оттуда пошлю гонца в Сантерру. Эмили ничего не будет угрожать. Кто станет читать почту женского монастыря? Да и есть у нас с ней некоторые секреты переписки, которые не всякий соглядатай раскусит.
– В таком случае, нам нужно знать, где именно сейчас находится Уильям. Этой информацией должен располагать епископ. Только прошу тебя, не упоминай ничего об Анне, – советник снова посерьёзнел. – Как бы и он не натворил бед. Нужно узнать, быть может, графиня хочет написать сыну что-то особенное.
Амелия не могла больше плакать. Три дня непрекращающейся истерики и ночи в нервном полусне истощили её, усталость сломила, заставила немного забыться, только пальцы так и застыли, сжимая небольшой глиняный сосуд с прахом, отданный Северину придворной прислугой, даже не подозревающей о том, что хранится в невзрачной ёмкости.
Эрмелинда молча сидела на кровати, положив голову бывшей служанки к себе на колени и тихонько поглаживала её растрёпанные волосы. Графиня, как никто другой из обитателей постоялого двора, могла понять сейчас безутешную мать – сама она так и не смогла родить ни одного из четырёх своих детей живым… Много слёз она пролила бесчисленными ночами над детской кроваткой, в которой мечтала качать своего малыша. Бесконечно много слёз… Но всё же, она не могла понять до конца, что значит потерять взрослого ребёнка, который вот-вот должен был покинуть родное гнездо и начать новую, настоящую жизнь? Никакими словами она не могла утешить женщину, тихо, но непомерно тяжело вздыхающую, лёжа у неё на коленях. И всё что оставалось графине, делиться незримым душевным теплом и смирением, поглаживая сухими пальцами пряди светлых волос Амелии.
– Может, ты всё-таки что-нибудь поешь? – нарушила молчание Гризельда, большую часть времени проводящая также в комнате женщины, сидя на табурете недалеко от кровати, иногда изрекая то сочувственные, то, как ей казалось, ободряющие фразы.
Женщина покачала головой, всё так же, как и раньше, глядя в одну точку где-то впереди себя.
– Теперь Аннамари на небесах с Господом, – снова заговорила хозяйка, спустя минуту. – Поёт вместе с ангелами хвалебные песни.
На миг в комнате воцарилась тишина.
– Она так пела, – прошептала вдруг Амелия, и графиня в недоумении глянула на неё – эта фраза была первой спокойной речью за все три дня, которые они находились в Волдрене. До этого женщина лишь рыдала и невнятно корила себя и весь белый свет за случившееся.
– Вы ведь никогда не слышали, – продолжила она, поднимаясь и садясь на край кровати. – Даже я слышала это нечасто… Но когда она пела, сердце сжималось, как это было красиво…
На несколько секунд снова повисла тишина, Эрмелинда и Гризельда молча переглянулись, не зная, что делать, как не потерять это секундное просветление в мыслях безутешной женщины.
– Теперь Господь слушает её, – едва заметно улыбнувшись, продолжила сама Амелия. – Наверное, ангельский хор стал куда прекраснее… Но что же делать мне с пустотой в сердце?
Эти слова женщина произнесла так просто, будто действительно ждала совета от своих собеседниц. И Гризельда вдруг решилась ответить.
– Вы ведь так хотели иметь своих детей, – сказала она негромко. – Теперь небеса обязательно пошлют вам малыша.
Амелия взглянула на неё, но по взгляду её было видно, что женщина ещё не до конца понимает суть всего происходящего вокруг, будто закрывшись в своём внутреннем мире, она смотрела сквозь всё и всех. Эрмелинда тихонько кашлянула, намекая, что тема выбрана не лучшая, и Гризельда замялась, но Амелия, вопреки всеобщим ожиданиям, ответила ей.
– Мы очень хотели, – произнесла она неуверенно. – И я вправду могла иметь двоих дочерей. Но Господь забрал у меня младшую дочь раньше, чем она появилась на свет. Тогда я едва не последовала за ней, Северин сказал Анне, что я серьёзно болею, и она сидела тихо, как мышка, – Амелия улыбнулась. – Такая крошка, сколько ей было? Пять или шесть… Тогда приезжий врач вылечил меня, – женщина взглянула на растерянную трактирщицу, – а малышка как-то после этого пришла ко мне и сказала, что хочет стать врачом, чтобы я никогда-никогда не болела… Так и сказала, – женщина перевела взгляд на Эрмелинду. – И ведь она стала… И столько раз помогала мне. Как жаль, что она так и не смогла помочь никому больше…