Одна осень одного королевства

Священник, на удивление юноши, очень радостно встретил эти вести, тут же приказал принести монашескую одежду и велел приготовить комнату в монастыре за городом. Виконт не совсем понимал, к чему нужна такая спешка и секретность, но спрашивать ничего не стал, ему и без того хватало дурных мыслей, а старики, как он всегда считал, не умеют отвечать на вопросы прямо, а говорят всегда загадками. «Лучше дождаться всех ответов от матери», – решил тогда Уильям. И в тот же день он был подстрижен, переодет и переименован.

– Я с радостью наблюдал бы настоящее рождение монаха сегодня, – говорил Бенедикт, глядя тогда на преобразившегося виконта, – но, кажется, тебе не помешают в будущем наследники.

Уильям натянуто усмехнулся, хотя и не понял шутки и уже через полчаса был отправлен с ещё двумя монахами на открытой повозке с провизией в пригород Сантерры. А слуги, приехавшие вместе с ним, накормлены и отпущены епископом на все четыре стороны без уточнения дальнейшей судьбы их хозяина.

В крошечное окошко кельи проникли первые лучи восходящего солнца. Снова ложиться спать не имело смысла, так как с рассветом будили всех монахов, а о том, что новый гость вовсе не монах, знали только епископ и та стража, что присутствовала при «постриге», который, надо сказать, заключался в полном сбривании волос – так уж было заведено в Ладлере. Даже сопровождающим Уильяма братьям его представили как новопосвящённого.

Юноша поднялся с кровати, по старой привычке провёл пальцами по голове, надеясь убрать нависшие на лицо пряди курчавых волос, но рука легко проскользила от лба до затылка, не увязнув в запутанных локонах, от этого ощущения по телу пробежали противные мурашки. Они каждый день напоминали ему о том, где он находится и о безвыходности своего положения. Из коридора послышался призывный звон колокольчика – вот и сигнал к подъёму.

– Как вовремя, – скривив губы, буркнул Уилл и потянулся за одеждой.

Жить здесь взаперти ему определённо не нравилось. Ночные кошмары в совокупности с дневными душевными метаниями, да ещё и с непосильным трудом, которым нагружали каждого члена братии монастыря, постепенно доводили до ярости, смешанной в равной доле с отчаянием. Парню казалось, что ещё пара дней таких мучений и он удерёт прямо через неприступную стену, окружающую двор.

– Брат Матис! – позвал кто-то за дверью. – Утро!

Уильям снова поёжился, новое имя раздражало его не меньше, чем стрижка. Когда «новопосвящённый» высказал Бенедикту своё недовольство относительно имени, тот лишь в очередной раз добродушно улыбнулся и поучительно произнёс.

– «Матис» означает «Божий дар»! Если ты не хочешь быть даром Божьим, то назову тебя Уотан!

Кто-то из стоящей рядом стражи хихикнул, Уильям непонимающе приподнял бровь.

– Это значит «безумный», – заключил епископ. – Потому что любой, кто не хочет принять такое благодатное имя, безумен. Я так считаю.

Виконт недовольно фыркнул.

– Ну и вдобавок, – ободрил его священник, – в монастыре нет ни одного Матиса, так что я смогу при надобности легко найти тебя среди братии. – Хотя, и Уотана тоже ни одного нет.

– Это издевательство, – снова пробубнил юноша, одеваясь, и добавил громко: – Я проснулся! Иду!

После непривычной ему общей утренней молитвы и скромного, но весьма вкусного завтрака, Уильям почувствовал себя чуть лучше, раздражение поутихло, терпения немного прибавилось. Но впереди был трудовой день, и он с неприятным предчувствием ожидал, что именно выпадет ему сегодня – чистить конюшню или полоть монастырский огород. Но задание попалось на удивление приятное – ежедневный уход за садом. Всё, что требовалось от садовника в разгар осени – полить деревья, стоящие далеко от специально подведенных оросительных каналов, собрать поспевшие фрукты и, возможно, кое-где подровнять розовые кусты, которые цвели здесь до самых заморозков.

Уильям вздохнул с облегчением, направляясь к широкому зелёному саду. Деревьев в нём было много, но все фрукты поспевали в разное время, и на сегодняшний день вряд ли могло выпасть много работы, да и погода не была засушливой, дождь прошёл два дня назад, поливать ничего не придётся.

Юноша неспешно прошёл через двор, оснастившись необходимым инвентарём, сделал крюк, огибая остановившуюся перед воротами повозку, вошёл под высокую белёную арку, ведущую через внутреннюю стену двора в сад, и замер. Короткое эхо шагов прокатилось по каменному своду, а в памяти Уильяма встала картина из недавнего сна. Впереди, за аркой маячили пышно цветущие розовые кусты, чуть дальше видна была стена, увитая виноградной лозой.

Сердце вдруг заколотилось с неожиданной силой, парень закрыл глаза, глубоко вдохнул, стараясь выбросить нахлынувшие воспоминания из головы.

– Боже, за что? – прошептал он, снова открывая глаза. – Нельзя даже мечтать о тебе, – сердце не прекращало буйствовать, но Уильям, стиснув зубы, продолжил идти, стараясь не отрывать взгляда от земли, не замечать картины, ещё слишком ярко манящей из памяти ожиданием чуда, разочарования и стыда.