Одна осень одного королевства

Девушка опустила голову, понимая, что слишком легко поддалась непривычным эмоциям, в попытке оправдаться совсем позабыла, с кем она разговаривает и ответила на очевидную провокацию именно так, как ожидал противник.

– Ну что же ты опечалилась? – Болдер подошёл ближе. – Неужели заточение совсем лишило тебя гордости?

Она молчала, напряжённо глядя в темноту противоположного угла камеры. Ощущая каждой клеткой продрогшего тела приближение маркиза, она отчаянно пыталась понять, что происходит с ней. Почему она так боится его? Что-то внутри не давало взглянуть в холодные серые глаза, вымолвить хоть слово без неуёмной внутренней дрожи. Ещё одно новое ощущение – смесь страха, отвращения и беспомощности. И самое главное – лжи. Мари не умела врать, а сейчас ей было жизненно необходимо делать это. Болдер должен был поверить, что она сдалась. Но при первой же попытке сыграть свою новую роль, Мари лишь вызвала его подозрения.

– Зачем? – прошептала пленница с тихой злобой, когда мужчина остановился в шаге от неё. – Зачем вы ломали меня? Чтобы теперь ставить слабость мне в вину? – она собрала всю свою волю в кулак и подняла взор к глазам собеседника. Те блеснули неожиданно удовлетворённой искоркой.

– Слабость? – усмехнулся Болдер. – Не пытайся играть жертву. Право, это тебе не к лицу. Будь ты слабой, не протянула бы и трёх дней в этой темнице. А то и раньше – сломалась бы ещё в моей спальне. Ты боялась, но даже не пыталась умолять. Я почти убедился в том, что ты достойна выйти за меня.

– Так это была проверка? – девушка всё же отвела взгляд, смотреть в равнодушные глаза мучителя было невыносимо тяжело. Но кривую саркастическую усмешку на губы натянуть удалось.

– Понимай как хочешь, – хмыкнул мужчина, отворачиваясь. – Да и сама подумай, где мне нужно было держать тебя? В своих покоях? И кем бы ты оказалась в глазах придворных и моего отца? Думаю, догадаешься сама, – он глянул на девушку через плечо. – Тебя кормили лучше любого заключённого, следили за тобой день и ночь. Тебе ничто не угрожало. Но теперь ты сможешь в полной мере ощутить прелесть жизни в замке. Со мной.

– Никогда, – шепнула Мари еле слышно, сжимая кулаки. – Ты можешь заставить меня быть рядом, но никогда я не буду получать от этого удовольствие.

– А вот и гордость. Теперь я вижу, что ты ещё не всю её растеряла, – маркиз снова повернулся к пленнице. Та напряглась всем телом, не зная, что делать – поддаться страху и отступить или в порыве отчаяния попытаться из последних сил защищаться от потянувшейся к ней руки. – Прибереги строптивость для наших личных встреч, – произнёс мужчина негромко, убирая от её лица растрёпанные волосы. – А перед герцогом молчи и улыбайся, большего от тебя пока не требуется.

Пальцы, так и не коснувшись бледной кожи, проскользили по пряди волос. Маркиз отвернулся и неторопливо вышел из камеры.

– Не забывай, на кону не только твоя жизнь, – произнёс он, останавливаясь сразу за железной решеткой. – У меня много шпионов, и без моего ведома ни твоя матушка, ни виконт не сделают и шага.

– Причём здесь Уильям? – испуганно произнесла Мари, тут же поняв, что зря выказала эмоции. О чём ещё знает её собеседник? Шпионы? «Ах, Вернер, зачем? О каких откровениях с дедушкой ты поведал маркизу?». Она, замявшись, опустила глаза.

– Я вижу, ты ещё не остыла, – Болдер усмехнулся. – Ну как же, теперь ты знаешь, он твой брат. Скоро вы встретитесь. Надеюсь, былые чувства не вспыхнут между вами? – ехидство в ухмылке заставило Мари вздрогнуть, но заговорить снова она не решилась, слишком страшно было усугубить и без того пугающее неизвестностью положение.

– Идём, – позвал маркиз, видя нерешительность пленницы. – Ты всё узнаешь позже.

«Теперь я хотя бы знаю, что ты жив», – она потупила взор и побрела вслед за пленителем, успев лишь украдкой глянуть на камеру старика Джериона. Но света было слишком мало, а слёз в глазах слишком много, чтобы увидеть хоть что-то…

* * *

День семнадцатый.

«Беречь и поддерживать мир… Надзирать за правосудностью… Свершать акты милосердия… – обрывки торжественной клятвы вихрем кружились в воспоминаниях. – Как было в начале, ныне и всегда, и во веки», – фразы из псалмов. Непомерно длинная служба, молитвы, клятвы, монахи, наставления, слёзы матери, тяжёлый венец – и всё это как во сне, всё будто в густом тумане забытья, не поддаётся осознанию, не отпускает из пут иллюзии. Что правда, а что ложь? Окружающая тишина непривычно тяжело давила на гудящую голову. Уильям медленно перевёл взгляд с устланного коврами пола на тонкий золотой венец, покоящийся перед ним на бардовом бархате резного стула.