Читаем Одна отдельно счастливая жизнь полностью

Как-то вдруг я в окно увидел Высоцкого у машины, во дворе. Бегом спустился вниз и без подготовки бухнул: “Владимир Семенович, извините, на две минуты! Катя в истерике, плачет, умоляет вас – не могли бы вы что-то сделать для Виктора?” Высоцкий помрачнел, задумался, бросил протирать свой “мерседес” и очень серьезно сказал: “Ты знаешь, я ведь сам сидел у них в отделении всю ночь. Я ведь вышел под весь свой гонорар. Я ведь для них никто! Никто! Полное говно! Мы все для них – никто! Что же я могу сделать, с кем говорить, кто слушать меня будет? Скажи Кате, что я болен, что ты меня не видел! Ну не знаю, что сказать! Я в денежные дела не вникал, но ребят очень жалко!”

Я сказал, что всё понял, что попробую Катю успокоить. Но оказалось всё гораздо хуже, чем ожидали: Виктору дали 5 лет, главному администратору— 8. Виктор отсидел всё сполна, когда Высоцкого уже не было. Всё лето Володя был очень нервный, выглядел плохо. Он отпустил волосы до плеч, снимался тогда в “Маленьких трагедиях”. Однажды у лифта я увидел его в гриме Дон Жуана и не узнал в первую минуту. Говорю: “Володя, это вы!” – а он: “Это не я, а Швейцер. У него там всё какая-то театральщина”.

Через некоторое время утром я выхожу на площадку нашего третьего этажа и буквально сталкиваюсь с Володей! Даже в полумраке коридора было видно, как он бледен, какие темные круги под глазами. Я очень осторожно, чтобы не напугать, спрашиваю: “Володя, как у вас с сердцем? Не болит? Как чувствуете себя?”

Высоцкий не обиделся, не послал меня, а просто сказал: “Что с сердцем? Да ничего”. Приложил левую руку к сердцу, правой постучал по ней. Повторил как-то неуверенно: “Вроде ничего! Скажи лучше, у тебя нет ли бутылки водки взаймы?” Я как раз в магазин шел. Через 20 минут поднялся к нему на этаж, захожу с этой бутылкой на кухню – он уже сидит и пьет. Бутылка полупустая. Сказал: “Спасибо, я уж у Верочки взял. Оставляй, пригодится – вот деньги”. – “Да что вы, Владимир Семенович, не надо, прислушивайтесь к сердцу!”

Я вышел, не зная, что видел его в последний раз.

Той же ночью, в 4 часа утра, в нашу дверь постучала соседка, врач поликлиники МИДа, вся в слезах: “Ребята, какой ужас – Володя Высоцкий умер. Меня вызвали, но поздно уже. Там и скорая, и реанимация. Видимо, сердечная недостаточность”.

28 утром я улетал в Адлер. Наш подъезд уже утопал в цветах, горели свечи.

В день похорон из своего окна Таня видела, как выносили гроб, как Марина Влади несла на вытянутых руках его гитару, позади шли несколько человек, возглавлял это траурное шествие Иосиф Кобзон. Рядом их ждал “рафик” с Таганки. Было 5 часов утра.

В Адлере в 9 часов утра на большом городском пляже из всех транзисторов и магнитофонов во всю мощь тогдашней техники хрипел со всех сторон голос Высоцкого. Песни были, конечно, разные, но всё мешалось в некий многоголосый рев, сливавшийся с шумом волн, как будто Володя не умер, а растворился в штормовом море.

Командировка-триллер

Среди множества моих творческих командировок в начале семидесятых одна запомнилась каким-то неправдоподобным нагромождением нелепых и опасных приключений.

В конце холодного московского марта мне предложили на работе поездку в теплый южный город Ставрополь. Радио передавало, что там ранняя даже для юга, цветущая и солнечная весна. Предвкушая солнце и тепло, я вылетел из Москвы в легком плащике и летних туфлях.

Заказ между тем был серьезный. Крупнейший в Союзе завод космической микроэлектроники нуждался в помощи “Промграфики”. И вот я в Ставрополе. На аэродроме беру такси, даю таксисту адрес. Он обижается: “К Белименко едешь – так бы и сказал! Кто ж его не знает! Считай – хозяин города! Крутой мужик!” Через три КПП проводят к директору. Крупный, спортивного вида мужчина в хорошем костюме, как из голливудского кино. Но встречает приветливо и без всяких хитростей – сразу к делу: “Ваша администрация настаивает, что к заказанному нами товарному знаку полагается еще сделать эмблему и фирменный комплекс. Объясните, пожалуйста, что это такое”. Минут 15 я все объясняю в подробностях. Обстановка хорошая, дружелюбная. Директор говорит: “Все понял, спасибо, пока секретарь готовит письмо-заказ, вам покажут завод! Но – не взыщите, конечно, не весь!” В сопровождении какого-то комсомольца посмотрели сборочный цех, столовую, спортзал, что-то еще. Затем поехали смотреть еще одно новое здание какого-то цеха на въезде в город. Сопровождающий спрашивает: “Директор просил вас посоветовать – что тут можно было бы сделать для украшения этой стены? Мы могли бы в Москве все заказать в вашем Союзе художников! У нас очень современный первый секретарь крайкома партии! Белименко его друг. Вам даже могут с ним встречу устроить, он у нас такой”. Я говорю: “Спасибо, в другой раз, сейчас времени нет, да и еще рано – нужны идеи! А как его фамилия?” – “Горбачев”. – “Нет, не слыхал”.

Перейти на страницу:

Все книги серии Мемуары – XXI век

Фамильные ценности
Фамильные ценности

Александр Васильев (р. 1958) – историк моды, телеведущий, театральный художник, президент Фонда Александра Васильева, почетный член Академии художеств России, кавалер ордена Искусств и Литературы Франции и ордена Креста Латвии. Научный руководитель программы "Теория и индустрия моды" в МГУ, автор многочисленных книг по истории моды, ставших бестселлерами: "Красота в изгнании", "Русская мода. 150 лет в фотографиях", "Русский Голливуд" и др.Семейное древо Васильевых необычайно ветвисто. В роду у Александра Васильева были французские и английские аристократы, государственные деятели эпохи Екатерины Великой, актеры, оперные певцы, театральные режиссеры и художники. Сам же он стал всемирно известным историком моды и обладателем уникальной коллекции исторического костюма. Однако по собственному признанию, самой главной фамильной ценностью для него являются воспоминания, которые и вошли в эту книгу.Первая часть книги – мемуары Петра Павловича Васильева, театрального режиссера и дяди Александра Васильева, о жизни семьи в дореволюционной Самаре и скитаниях по Сибири, окончившихся в Москве. Вторая часть – воспоминания отца нашего героя, Александра Павловича – знаменитого театрального художника. А в третьей части звучит голос самого Александра Васильева, рассказывающего о талантливых предках и зарождении знаменитой коллекции, о детстве и первой любви, о работе в театре и эмиграции в Париж.

Александр Александрович Васильев

Документальная литература

Похожие книги

120 дней Содома
120 дней Содома

Донатьен-Альфонс-Франсуа де Сад (маркиз де Сад) принадлежит к писателям, называемым «проклятыми». Трагичны и достойны самостоятельных романов судьбы его произведений. Судьба самого известного произведения писателя «Сто двадцать дней Содома» была неизвестной. Ныне роман стоит в таком хрестоматийном ряду, как «Сатирикон», «Золотой осел», «Декамерон», «Опасные связи», «Тропик Рака», «Крылья»… Лишь, в год двухсотлетнего юбилея маркиза де Сада его творчество было признано национальным достоянием Франции, а лучшие его романы вышли в самой престижной французской серии «Библиотека Плеяды». Перед Вами – текст первого издания романа маркиза де Сада на русском языке, опубликованного без купюр.Перевод выполнен с издания: «Les cent vingt journees de Sodome». Oluvres ompletes du Marquis de Sade, tome premier. 1986, Paris. Pauvert.

Донасьен Альфонс Франсуа Де Сад , Маркиз де Сад

Биографии и Мемуары / Эротическая литература / Документальное
100 великих героев
100 великих героев

Книга военного историка и писателя А.В. Шишова посвящена великим героям разных стран и эпох. Хронологические рамки этой популярной энциклопедии — от государств Древнего Востока и античности до начала XX века. (Героям ушедшего столетия можно посвятить отдельный том, и даже не один.) Слово "герой" пришло в наше миропонимание из Древней Греции. Первоначально эллины называли героями легендарных вождей, обитавших на вершине горы Олимп. Позднее этим словом стали называть прославленных в битвах, походах и войнах военачальников и рядовых воинов. Безусловно, всех героев роднит беспримерная доблесть, великая самоотверженность во имя высокой цели, исключительная смелость. Только это позволяет под символом "героизма" поставить воедино Илью Муромца и Александра Македонского, Аттилу и Милоша Обилича, Александра Невского и Жана Ланна, Лакшми-Баи и Христиана Девета, Яна Жижку и Спартака…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное