Одна отдельно счастливая жизнь

Между тем этюд “Два бандита” продолжался. “По фене ботаешь, братан? Пахана зови, а то за базар сам ответишь. Откинулся я по 206-й! По этапу! Ловишь? Зови пахана, дело есть!” В аэропорту, пока ждал свой рейс, я рисовал одного живописного негра, и он подарил мне красивые часы – копию японской “Seyko”, штамповку ценой в 1 доллар, они лежали сейчас в моем кармане без ремешка. Это навело меня на смелую мысль. “Слышь, братан, – сказал я подошедшему пахану. – Слышь, дело есть, гляди! Видал котлы такие? Японские! Есть партия, 20 штук, толкнуть надо, большие бабки. Давай завтра стрелку забьем вечерком! Эти котлы дарю тебе: носи! Вечные! Заводить не надо, на батарейках!” Парень раскрыл рот, вся кодла сгрудилась за спиной, о ножах забыли. Вот уж правда – красота спасет мир. “Ну – договорились? А теперь дай закурить!” Когда вернулся в гостиницу, меня еще долго бил озноб. Не верилось, что так легко отделался. Завтра буду в Москве, дома! Самолет в и часов. Триллер кончается! Но не тут-то было! Впереди еще сюрпризы – за что, Господи?

В 7 утра звоню в Москву жене Тане: “Скоро вылетаю, погода чудесная, все в порядке”. Простились с Валерой, выпили на посошок. Такси пришло вовремя, утро солнечное, ясное, вся площадь в цветущих красных цветах – юг прекрасен! Такси летит по шоссе степью – аэродром далеко от города, минут 40 пути. И вдруг – стена плотного мокрого снега, сугробы, заносы. В снегу – автобусы, трактора, такси – все стоит, проезда нет, снег по колено, темно, буран настолько плотный, что ехать нельзя, мы в ловушке. Таксист говорит: “Вылезай, а то счетчик бьет, не расплатишься”. Вылезаю и тут же превращаюсь в снеговой столб. Рядом трактор разворачивается назад. Бросаюсь к нему: “Возьмите меня!” Вернулся в Ставрополь. В холле слышу: “Аэропорт закрыт до 16 часов. Снежная буря, погода нелетная, прогноз плохой!” Холл забит такими же, как я, “невылетными”! Ни попить, ни поесть – денег уже нет. В 16 часов радио объявляет: “Возможно, в случае просвета, будет один рейс на Москву, Ил-14. Полетят только женщины с детьми”. Тут же какой-то лихой водитель автобуса начинает собирать деньги “на прорыв”. Прорывались часа 2 или 3, не помню. В аэропорту (вернее на аэродроме) – свалка, столпотворение. Женщины плачут, дети ревут, мест мало. Врываюсь в кабинет начальника с бланком своего “письма-заказа”, тычу в подпись директора: “Видите – Белименко, сам Белименко! Срочно! В Москву!” Эффект – всеобщий. Меня буквально подхватывают на руки и вносят в переполненный самолет. Пробираюсь в хвост и падаю на какие-то тюки и узлы. За окном снег, буран и темнота. Но самолет упорно пытается взлететь. С третьего захода летчикам это удается, едва не задевая крыш. Общий восторг, аплодисменты. Летим! Допив остатки “Плиски” из фляжки, я тут же заснул. Разбудила меня жуткая тряска и вопли женщин. Самолет резко ухал в воздушные ямы, скрипел и трещал. Было холодно, пахло мочой и бензином. Но вера в наших летчиков была безгранична. В итоге – мы сели благополучно во Внукове. Домой, в Измайлово, на 3-ю Парковую добрался только глубокой ночью. Таня не спала, открыла сразу: “Боже! Что с тобой? В каком ты виде – мятый, лохматый, весь мокрый! А какой жуткий запах! Что случилось?” Но говорить я тогда был не в силах: душ, чай – и спать. А утром – всё забыл. Поэтому эта глава – специально для Тани. (Может быть, простит мой вид. А то за все 40 лет нашей жизни некогда было рассказать, что же случилось в этой злосчастной командировке.)

Поль Сезанн против Абрау-Дюрсо