Однажды…

– Забери ствол. Не для этого я тебе дал. И глядишь, самому пригодится. Думаешь, Ким тебя простит?.. Да, и пусть подадут кофе. И покрепче!..

Когда прикрыл за собой дверь, чуть не столкнулся с Климовым – огромным, здоровенным детиной со звериной физиономией. Скрестив руки на груди, он в упор смотрел на меня как римский центурион на гладиатора. За его спиной высовывались несколько до зубов экипированных, двухметровых спецназовцев. Я перехватил злой взгляд Романовых у подоконника, а также Андрея, к которому был приставлен еще один амбал.

– Ну?.. Это ты чирикал?

– Где тут кухня? – я бесцеремонно повернулся к нему спиной. – Толик, будь другом, завари кофе…

Когда Младший, небрежно оттолкнув дуло автомата от себя, пошел по указанному направлению, Климов зарычал:

– Ты что, рехнулся? Какой на хрен кофе!

Я успел прижать его руку к кобуре на поясе и твердо заявил:

– Погоди, командир! Тут другой расклад…

Когда минут через 10 появился Толик с чашкой кофе на маленьком подносе, выстрел, прозвучавший из кабинета Казанцева, заставил всех вздрогнуть. Мы вломились.

Казанцев полулежал с опрокинутой головой на своем диване. Седые волосы прикрывали часть лица. Рядом лежал старенький наган. Кровь, медленно сочившаяся из виска, уже окропила белую сорочку под его халатом в алый цвет.

На журнальном столике лежала старая икона богоматери с младенцем на руках, початая бутылка водки и пустой граненый стакан. Дождаться кофе у Павла Николаевича терпения не хватило…

Глава XVII

– Может, выпьем кофе? – обратился к аудитории Длинный, – а то башка трещит.

– Братан, подай в больших чашках. Мы не аристократы, – гордо заявил Бакинец официанту, уже через несколько минут выслушивающий наш заказ.

– Это может ты безродный, – возмутилась Гюля, – лично мой прапрадед служил офицером в царской армии.

Бакинец, разозлившись, открыл было рот, но, подумав, опять закрыл, прикрыв его для пущей надежности ладонью.

Отомстил за него Ветеран в тельняшке, который презрительно фыркнул:

– Потому и власть свою советскую профукали, если царского прислужника приняли в чекисты.

На столь веский аргумент у Гюли не нашлось ответа, и она досадливо пробульбулькала свой напиток, со злостью хлопнув пустой чашкой об блюдце.

– И что дальше было? – спросил Прилизанный, тоже допив кофе…

– Дальше?.. – Длинный как-то задумчиво произнес. – Дальше все вернулось на круги своя… Может и не все.

Как наяву помню возвращение в свой дом, где отныне каждый день буду жить воспоминаниями о той короткой поре, где мы с Джулией вкусили счастье. Два неполных года. Но, кажется, длиною в целую жизнь…

Не откладывайте счастье на завтра, можете не успеть…

Взгляд Длинного опять заплыл в пустоту, и он замолчал. Аталай тихо подошла и вытерла платком появившуюся в его глазах слезинку. От прикосновения ее пальцев, тот словно нехотя возвратился в реальность…

– Все это время я старался не думать о том мгновении, когда вновь окажусь на пороге своего дома. Я его не хотел представлять без Джулии. Мне до сих пор кажется, что это я виноват в ее смерти. Что если был более чутким, то вовремя заметил бы первые симптомы ее болезни – возможно, она спаслась бы…

– Не глупите! Вы тут ни при чем. Это судьба… – чуть ли со злостью перебила Аталай…

– …Тесть заметно сдал. Где была его гордая осанка, бакинский шарм, шевелюра, черноту которую не смогли обелить даже потеря родины и столь обидное изгнание. Смерть же Джулии подкосила и здоровье, и внешность. В один миг этот холеный, уверенный в себе мужчина превратился в седого, сгорбленного старика. Обняв меня, он долго рыдал как ребенок.

Розы не была дома. Оказывается, позавчера Инессу Андреевну забрала скорая с сердечным приступом. Вся родня была в больнице, оставив Тимура на попечение тестя, который и сам был не в лучшем состоянии.

Бедная старушка. Не так представляла она свою старость. Говорили, что Джулия была ее копией в молодости. И мягким характером, и внешностью. Потеряв любимую внучку, она потеряла смысл жизни.

Дверь во двор отворилась. Вышла на порог Татьяна-медсестра с Тимуром на руках. После смерти Джулии ее взяли на постоянную работу – она занималась и домом, и ребенком, Розе уже было все нипочем. От горя она чуть с ума не сошла в первое время. За ней самой нужен был присмотр.

Стояла весна, шел дождь, и девушка не решалась выйти во двор из-под козырька подъезда, убаюкивала и покачивала видимо засыпающего ребенка. Только теперь заметил, что мы с дядь Самвелом промокли. Обняв за плечи старика, я повел его в дом.

Осторожно взял на руки ребенка. Он проснулся, в недоумении уставился карими, чуть раскосыми глазами на меня, но не заплакал. Зевнув, вновь лениво потянулся к Марине, которая, немного смутившись, его приняла.

“Отныне я буду искать маму в твоих глазах, сынок…”

Вспомнил, как мы с Джулей шутя спорили над его изголовьем – на кого он больше похож.

“На тебя, родная. Ты даже не представляешь, как я теперь рад этому…”