Однажды детство кончилось

«Работа» началась с бетонного забора. Потом железные ворота и двухэтажное здание с табличкой у входа — «Инструментальный цех НИИ Минтяжмаш…». Не успел до конца прочитать, нам гостеприимно распахнули дверь.

— Обана! — закричал отец и вытащил из карманов две бутылки с «отравой». В комнате на лавках вокруг стола сидели пьяные мужики. Все очень обрадовались, кто-то захлопал в ладоши.

Мне дали помидор, и мужчина в синем халате повёл меня на второй этаж.

— Вот тебе бумага и карандаш. Рисуй. Только гитару не трогай, а то она расстроится.

Гитара лежала на диване. Конечно же, я подошёл и провёл пальцем по струнам. Подумал, что сейчас же потекут слёзы из белых колков на грифе или ещё из какого места. Но ничего не случилось.

В кабинете стояло ещё несколько письменных столов. На стенах висели диаграммы и вымпелы «передовых коллективов». Здесь хоть не воняло, как на первом этаже.

Нарисовал какую-то фигню. Сложил рисунок в самолётик. Он полетал немного и рухнул за шкаф с документами.

Стал разглядывать картинки из «Крокодила» и записки с цифрами под стеклом на столе. И вдруг увидел уголок бумаги, торчащий из-под всех этих инсталляций. Потянул и вытащил чёрно-белую фотографию…

Я держал снимок двумя руками. Я такого раньше не видел. Голая женщина сидела верхом на голом мужчине. Глаза её были закрыты, на лице гримаса не понятного мне ощущения. Я смотрел, не отрываясь на пухлые груди и завораживающий чёрный треугольник внизу живота. Прошло несколько минут. Я изучил каждый миллиметр её прекрасного тела от самых бровей и до коленок…

Внизу что-то разбилось. Раздался дикий хохот. Я быстро спрятал фотографию обратно. Спустился по лестнице, отодвинул засов входной двери и вышел на улицу.

Перешёл дорогу и встал напротив окон, где только что был. Я стал мудрым. Я видел. Вся нелепость окружающего бытия, детское понимание концепции мирового порядка, мудрость учебников и книжек про Незнайку, всё скатилось в эту каракулевую воронку. Осталась голая правда жизни, прямолинейное её понимание. Как у взрослых. Я понял, откуда, вообще, всё и ради чего. Ну, мне так казалось в те минуты…

Я вертел головой, пытаясь запомнить место. Здесь раньше никогда не был. Вот будка «ремонт обуви» с жёлтыми занавесками. Нерусский дедушка колотил туфлю. Булочная на углу, аптека. Раньше у магазинов не было имён. Например, спрашивали:

— Где это?

— Не далеко, где булошная.

И сразу все понятно, потому что «булошная» была здесь много лет, и будет стоять ещё столько же…

Но шло время. Ориентиры давно замылились сменой эпох и декораций. Упразднили «булошные», магазины получили сетевые логотипы. Инструментальный цех вместе с бетонным забором превратился в зеркальный небоскрёб. Но как бы не менялся окружающий мир, я всегда оглядывался на те два окна на втором этаже, где жила она. Голая женщина верхом на мужчине…

Разумеется, лёгкое помутнение разума от «правды жизни» быстро выветрилось из головы. И ни в какой музей я не пошёл. Позвонил матери из телефонной будки, сказал, что всё нормально, к девяти буду. С другом Мишкой, наскребли на билеты в кино, смотрели солнечный фильм — «Укол зонтиком».

Вечер рассыпался на неоновые огни, рекламные гирлянды на Большом проспекте. Народу прибавилось, везде очереди в кафе и кинотеатры.

Во дворе пьяный папа орал кому-то:

— Я — Будулай!

Дети смеялись. Никого он не мог обидеть этот невысокий человек с усами «как у Мартына».

Жизнь продолжалась…

Пионерское лето детства

Лёля Фольшина

Мамочка, дорогая, ты в родительский день не приезжай. Всё равно у нас будет «Зарница», и меня с поста не отпустят. А посылку собери, машина же всё равно поедет. Я тянучки хочу и мармелад. Шоколадных конфет не клади, их всё равно вожатая Таня отберёт, а тянучки она не любит и мармеладки тоже. Я тоже мармелад не особенно, но зато он мне достанется.

Мечтаю поехать в лагерь года через три, тогда я буду в самом старшем первом отряде, смогу не спать в тихий час и ходить на речку с вожатыми. А ещё — пастой младших мазать. Вчера парни из первого отряда нас ночью пастой намазали, у меня теперь вся ночнушка грязная, а в стирку её не взяли, сказали, что я сама виновата, и, вообще, стирают только маленьким, а мы уже большие и должны сами. А как я сама, если нет ни порошка, ни тазика? Но ты, мамочка, не волнуйся, я ночнушку в пакет положила, она другие вещи не испачкает.

Как там бабушка себя чувствует? Ноги у неё не болят?

Мамочка, ты не давай Вовке моего мишку, хорошо? И не жадина я вовсе, просто он мой любимый, а Вовка будет его кашей кормить, как того лисёнка, что бабушка постирала, и он свалялся.

А недавно нас возили в музей Поленова. Там много картин и ещё «Волшебный фонарь». Такие картинки красивые на большом экране меняются, когда крутят такую штуку, на которой они нарисованы и фонарём светят. Вожатый Миша объяснял нам, как это устроено, но я не очень поняла. Надо будет папе рассказать, вот здорово, если он такую штуку дома сделает, и мы тоже будем про Венецию смотреть. У Поленова про Венецию.