Однажды я встретила волка

Тир, наконец, поднял взгляд на Лика. Друг был на грани срыва. Чудо, что после случившегося он все еще держал себя в руках.

— Смысл есть, — как можно спокойнее ответил вранолюд. — Выиграть время. Отвлечь людей, чтобы они прекратили нападение и преследование. Если древние боги все еще на нашей стороне, знахарь успеет оказать пострадавшим в битве первую помощь. До того, как пожар пойдет по лесу или же воевода передумает…

Лик покачал головой — он не верил, но возражать не стал.

Тир настоял, чтобы на переговоры с воеводой отправились трое — он, Лик и Рууман. Когда вранолюд встретился с вождем Лииш, в глазах последнего читалась благодарность. Все трое молча направились к деревне, прямиком к дружине.

— А знаешь, — заметил Лик тихо, когда они оказались в нескольких саженях от первого ряда княжеских воинов, — воевода ведь мог согласиться, чтобы быстро избавиться от нас.

— Буду надеяться, что он побоится, — так же тихо ответил Тир.

— Чем ты их запугал?

— Советом Пяти. Никогда бы не подумал, что так поступлю, особенно после заявления Маара.

— Пусть хоть как-то помогут, — фыркнул волколюд. — Не делом, так грозным именем.

Под тяжелым взглядом Руумана оба замолкли.

Дружина расступилась еще до того, как зверолюды подошли к ним вплотную. На лицах, скрытых шлемами, застыл страх вперемешку с уважением, и Тир подивился тому, как Рууман умеет впечатлять людей одним лишь своим видом. В его осанке и упрямо сжатых губах не было ни капли сомнений, страха или волнения. Он держался так, словно говорил: «Я готов сражаться до последнего вздоха, если потребуется». Такими вождями Тир восхищался от всей души — в отличие от его собственных, прогибающихся под Советом Пяти.

Воевода не стал приглашать зверолюдов в деревню, а предпочел поговорить «на пороге». Тир бросил взгляд на затихшие дома, крыши которых алели в лучах закатного солнца. Деревенские так и не решились выйти наружу, зато с того конца по пыльной дороге быстрым шагом шел староста.

— Он тоже имеет право присутствовать, — встрял Тир до того, как воевода возмутился. — В конце концов, вам стоит разобраться, что на самом деле происходило в Альрикане. Старосту ведь обвинили по доносу столяра из Кайсуги, я прав?

— Не ваше дело, в чем он считается повинным, а в чем нет, — нахмурился воевода. — Кажется, вы слишком много себе позволяете, господин посол.

Последние слова он произнес с нескрываемой издевкой, но вранолюд ничуть не смутился.

— Я просто требую справедливости. Разве жители деревни виноваты в том, что у них такие соседи?

Лик едва не фыркнул, оценив выпад друга. Правда, едва ли воевода правильно понял, о каких соседях шла речь.

— Так значит, один из вас — вождь этих волков-перевертышей, — протянул мужчина. Он снял шлем и явил им пшеничные волосы и смуглое лицо со светлой жесткой щетиной. Их с Рууманом взгляды столкнулись, но воевода даже не дрогнул. — Ты, значит.

И выхватил меч из ножен.

Тир даже не успел открыть рот. Лик дернулся вперед, намереваясь заслонить отца.

А затем все вокруг застыло.

Глава 40 Митьяна

Кровь остановит кашица из свежей или сушеной крапивы, тысячелистника, подорожника, а также мазь из тертой ивовой коры. Боль снимет крепкий отвар ромашки.

…

Свежие ожоги следует густо смазать перетертым пататом, лопухом или промыть настоем ноготков. Через пару дней сменить натирки на жир, пчелиный воск, масло ромашки или живицу.

Из травника Саэдгирского монастыря

Х514 год, 27 день месяца Зреяния

Волчьих тел было так много, что от их числа у Митьяны кружилась голова. Запах крови, металлическим привкусом оседающий на языке, мешал мыслить трезво, а от вида рваных ран и ожогов становилось дурно.

«Ты же лекарь! — одернула она себя. — Возьми себя в руки!»

У тесной хижины знахаря было не протолкнуться. Раненых тащили на себе те, кто еще мог стоять на ногах. Мита попыталась отыскать взглядом знакомые лица и морды, но быстро оставила эту затею. Осторожно минуя рычащих и стонущих от боли волколюдов, она пробралась к дому и решительно шагнула внутрь.

Внутри было всего три койки — и каждая оказалась занята. Волколюды, лежавшие там, были в человеческом обличье, и все трое без сознания. Руки, ноги, головы — у каждого на теле имелась хотя бы одна, а то и по нескольку тугих льняных повязок, потемневших от крови.