Однажды Катя с Манечкой

Когда её разбудили, она недовольно высунула голову, поводила по сторонам сонными глазами и снова спряталась сама в себя, видимо, опять заснула.

Девочки положили Зинаиду в коробочку на голубой шёлк, но Зинаиде было всё равно, где спать — в старой туфле или на душистом шелку, лишь бы не мешали.

— Зинаида, ты на нас не обидишься, если мы тебя таинственному незнакомцу отвезём? — на всякий случай спросила Катя круглую серую Зинаидину спину. Но Зинаиде и на это было наплевать. Она даже не ответила. Ей только одного хотелось — чтобы её не будили. А там хоть весь мир пополам тресни!

Далее всё пошло как по маслу. Как только мама ушла, Катя с Маней провертели в коробке две дырочки, чтобы у Зинаиды был свежий воздух, перевязали коробочку той самой голубой ленточкой, которой была перевязана посылка, и выскочили с коробочкой и со свёрнутым в рулон рисунком на улицу.

Где находится Большая Волынская, они, конечно, не знали. Но это пустяки! Стоило перейти дорогу, подбежать к справочному бюро, просунуть в окошечко три копейки, и всё стало ясно как на ладони. Чтобы доехать до Большой Волынской, надо сесть на двадцатый троллейбус, потом пересесть на пятый автобус, потом на третий трамвай — и вот вам Большая Волынская! Получайте! Радуйтесь!

А вот и двадцатый троллейбус подошёл. И народу мало, ну просто никого!

...Через тридцать две минуты четырнадцать секунд расторопные самостоятельные сёстры Сковородкины со своей зелёной коробкой, белым рулоном и с совершенно независимым видом входили в двери издательства «Советская реклама».

— Вам чего? — спросила их лифтёрша. — Вы к кому?

— Мы?.. К таин... К товарищу Переверзееву.

— Дети, что ли?

— Ага, дети.

— А не похожи! — оглядела их с ног до головы лифтёрша. — Я Михал Михалыча знаю. Он мужчина представительный.

Но Катю с Манечкой пропустила.

— Видишь, мы на детей непохожи! — сказала Манечка. — Я же говорила, мы уже взрослые!

4. «ЗДРАВСТВУЙТЕ, КОЛЬ НЕ ШУТИТЕ!»

Перед девочками была лестница, покрытая серой ковровой дорожкой. По дорожке взад-вперёд сновали люди, какие-то озабоченные женщины в вязаных кофтах и шарфах и мужчины в очках и без очков, с бумагами и без бумаг. На Катю и Маню никто не обращал внимания.

Черепаха Зинаида вдруг отчаянно заскреблась в коробке. Что же вы, мол, стоите, ни туда ни сюда. Уж пришли, так давайте не стесняйтесь, ищите вашего таинственного незнакомца! А то стоите как столбы, всем мешаете!

И тогда сёстры набрались решимости, поднялись по лестнице, потянули за ручку двери, на которой висела чёрная блестящая табличка «Издательство «Советская реклама», и вошли...

То, что они увидели, их поразило. Они ожидали оказаться в квартире, где, по всем правилам, сначала должна была быть прихожая, потом коридор, а потом уже и комнаты, — а оказались сразу в большой-большой, да к тому же набитой множеством людей, комнате, где за письменными столами сидело не меньше пяти–семи женщин всех возрастов, а вокруг бродили ещё какие-то люди, что-то смотрели, перекладывали, о чём-то переговаривались. Женщины за столами писали, склонясь над столом, некоторые пили чай.

Увидев Катю с Маней, все они, как по команде, подняли головы и удивлённо уставились на детей.

Катя с Маней немножко оробели.

— Здравствуйте, — сказали они, несколько заикаясь и обращаясь сразу ко всем, кто находился в комнате.

— Здравствуйте, коль не шутите, — ответила за всех низким сиплым голосом толстая женщина в круглых очках и со стаканом чая в руках, в котором плавала неровная жёлтая долька лимона, и вдруг крикнула куда-то вбок:

— Марь Степанна! Марь Степанна! Иди сюда! Твои девицы заявились! Гляди, как подросли. А я их и не узнала!

И женщина без особого интереса и довольно строго взглянула на Катю и Маню сквозь очки и шумно отпила из стакана большой глоток чаю.

Из двери сбоку выскочила ещё какая-то женщина, наверно Марья Степановна, и тоже не слишком удивлённо уставилась на Катю с Маней.

— Да нет, это не мои, — сказала она. — Вы, дорогие, кого ищете?

Приободрённые ласковым тоном, Катя с Манечкой вынули коробку с черепахой из кармана и сказали:

— Мы ищем товарища Переверзеева. Он тут раньше...

— Михал Михалыча? А он, мои ненаглядные, у директора! А вы кем же ему приходитесь, лапочки? Что-то я раньше не слышала, чтобы у Михал Михалыча были дети!.. Наташ, представляешь? — обратилась она к толстой женщине с чаем. — Ребятки-то, оказывается, Михал Михалычевы! Ай да Михал Михалыч! Ну и хитрец! За холостяка себя выдавал.

— Брось, Марь Степанна, какие дети! У Михал Михалыча мать-старуха и никаких детей. Тоже скажешь!.. — И, обратившись снова к Кате и Мане, строго сказала: — Вам, уважаемые, собственно говоря, чего надо? Зачем вам Михал Михалыч? Кто вы, собственно говоря, ему будете?..

— Мы ему никто не будем, — снова оробели Катя с Маней. — Просто мы ему принесли...

— Что принесли-то?.. Принесли, так давайте. Я передам, когда Михал Михалыч освободится... Вас кто послал-то?

— Никто не послал... Мы сами...

— Сами? — удивилась женщина, — Вы что ж, соседки его, что ли?

— Нет, мы не соседки.