Однажды орел…

— Тогда нет никакой надежды. Ты попался в ловушку, рогатый дурак. Ох и пожалеешь же ты, что ездил в этот проклятый Линкольн! Ты позабудешь в этой армии, что существует род человеческий.

Дядя Билл был чертовски прав. Сэма муштровали до потери сознания, до тех пор пока от усталости он не начинал пошатываться из стороны в сторону как пьяный; его подолгу держали по стойке «смирно» под безжалостными лучами солнца или окруженным целым роем москитов; его заставляли рыть щели и окопы на огромных площадях; он, как и другие, то и дело нес наряды по кухне, чтобы хоть как-нибудь избежать всего этого, до блеска отмывал столы в солдатских столовых и чистил отхожие места. Грубые и жестокие сержанты заездили его; он выполнял столько физической работы и в такое короткое время, что, скажи ему кто-нибудь об этом раньше, он ни за что не поверил бы. Его винтовка была всегда безукоризненно чистой, он до совершенства отрабатывал сложные приемы строевой подготовки, в образцовом порядке содержал свое обмундирование и снаряжение. Но никто не замечал этого, и ни к чему это не привело. Сэм был расстроен до глубины души. Дядя Билл оказался прав. Сэм был новобранцем, к ему давали почувствовать это. Никакого маршальского жезла в этом сером мире непрерывной караульной службы, строевой подготовки, нарядов на работы не было и в помине, не говоря уже о самом солдатском ранце. Что касается полковника, то за первые три недели он остановил свой взгляд на Сэме всего два раза. Дело с ним имели только сержанты, такие же всемогущие, как сам бог.

В какой-то мере Сэма спасали его умение метко стрелять и атлетическое совершенство. Попав впервые на стрельбище, безгранично радуясь перерыву в скучных, до тошноты надоевших тренировках в прицеливании на станке, он выбил возможную сумму очков на дистанции пятьсот ярдов — результат, обычный для бывалого сержантского состава, но достаточно впечатляющий для новобранца. Лейтенант Вестфолл начал примечать Сэма. Острое зрение — залог успешной стрельбы, а Сэм всегда был отличным охотником, и ему совсем ни к чему были многословные речи сержантов о том, что «спрингфилд» — это лучшая винтовка в мире. С того самого дня Сэм прослыл отличным стрелком.

Второе, что спасало Сэма, это ротная бейсбольная команда. Сэм бросал бейсбольный мяч и ударял по нему дальше и сильнее, чем многие другие игроки, и он хорошо знал это. Капитан Пэрриш был несказанно благодарен судьбе за то, что она послала ему этого рослого поджарого парня из Небраски с такими сильными руками и ногами. Командир роты — худой, жилистый человек со светлыми голубыми глазами и тонкими серебристыми усиками — был азартнейшим болельщиком бейсбола. В молодости он был неплохим бейсболистом и много играл, но испанская пуля под Эль-Кени положила конец этому. Ранение не лишило его подвижности, он хорошо ездил на лошади, ходил в строю как отличный солдат, но принять низкий мяч или быстро пробежать до базы он уже не мог. Его страсть сосредоточивалась теперь на бейсбольной команде, которая могла бы легко побить этих надменных, прослывших непобедимыми ребят из второй роты. Когда он впервые увидел, как Сэм справился на тренировке с двумя лучшими кручеными мячами Кинзельмана, радости Пэрриша не было предела. Капитан Пэрриш и Тед Барлоу не походили один на другого, как только могут не походить два американских парня, но они прекрасно поняли бы друг друга. Неожиданно, словно по волшебству, рядового Дэмона стали назначать в наряд по кухне значительно реже. Земля казалась бесконечной. Плоские равнины, потом реки и ручьи, берега которых усыпаны огромными, как мешки с зерном, валунами. Некоторые из них соскользнули вниз и лежали наполовину в воде, другие беспорядочно громоздились на берегу. Попадались столовые горы с ровными плоскими вершинами, как будто срезанными чьей-то гигантской рукой. Потом опять реки, равнины, простиравшиеся так далеко, что при попытке усидеть их края начинало ломить глаза. Иногда встречались холмы и густые заросли кактусов: их отростки, казалось, были похожи на установленные идиотами и никуда не указывающие дорожные указатели. И над всем, под всем и во всем этом — невыносимые жара, и ветер, и пыль, которая окутывала солдат на марше до тех пор, пока они не стали похожими на скопище вылепленных из теста бродяг.