Однажды разбитое сердце

– Это ничего не значит. Люк был под любовным заклинанием Марисоль.

– Он мог разрушить его, – прямо сказал Джекс. – Если бы он действительно любил тебя, чары можно было бы разрушить. Я видел, как это происходит.

– Прекрати, Джекс! – Эванджелина вскочила на ноги. Достаточно тяжело знать, что она так много делала ради любви; и ей не хотелось слышать, что Люк никогда не любил ее по-настоящему.

– Я не пытаюсь быть жестоким, Лисичка, я…

– Нет, Джекс, ты именно это и делаешь. Всегда делаешь. – Эванджелина ожидала этого, но слишком устала, чтобы продолжать терпеть. Может, она и сделала сомнительный выбор ради любви, но Джекс причинял людям боль намеренно, ради забавы. – Знаешь, может быть, настоящая причина, по которой Донателла вонзила тебе нож в сердце и полюбила другого, заключалась не в том почти фатальном первом поцелуе, который ты ей подарил. Может быть, во всем виновата твоя неспособность понимать эмоции, хотя бы отдаленно напоминающие человеческие.

Джекс вздрогнул. Он поспешил скрыть это, и хотя при свете факелов его трудно было разглядеть, но Эванджелина могла бы поклясться, что его щеки покрылись румянцем.

Она почувствовала едва уловимый укол вины, но не смогла заставить себя остановиться:

– Держу пари, ты даже не извинился за то, что поцеловал ее. И это, вероятно, не самое худшее, что ты когда-либо делал. Я имею в виду, разве это не ты считаешь романтическим жестом поцеловать девушку, а потом ждать, умрет она или нет? Знаю, в историях сказано, что за твои поцелуи стоит умереть, но как можно так говорить, если они все умирают? Кто написал эти легенды? Ты написал их, чтобы почувствовать себя лучше?

Джекс стер с лица все эмоции, соскользнул с гроба и подошел к решетке.

– Похоже, ты ревнуешь.

– Если думаешь, что я ревную, потому что кто-то другой всадил тебе нож в сердце, тогда ты прав.

– Докажи.

Она услышала стук его кинжала, упавшего к ее ногам. Тот самый украшенный драгоценными камнями кинжал, который он повсюду носил с собой. Многие драгоценные камни отпали, но рукоять ножа по-прежнему сверкала в свете факелов, пульсируя синим и фиолетовым, – цветом крови, прежде чем та прольется.

– Что мне с ним делать?

– Возможно, ты захочешь им воспользоваться, Лисичка. – Уголок его рта дернулся, когда он медленно просунул свои бледные руки сквозь прутья решетки и разломил замок пополам. На этом месте могла бы быть веточка, клочок бумаги или она сама.

45

Прежде чем Эванджелина успела сделать вдох, Джекс оказался прямо перед ней. Его губы изогнулись в вызывающей улыбке, которая на ком-то другом могла бы выглядеть соблазнительной или кокетливой. Как будто бросить нож к ее ногам и заставить ее заколоть его было равносильно приглашению на танец.

– Джекс… – Эванджелина постаралась не выдать своим голосом, что ее сердце бешено колотилось.

– Ты больше не хочешь причинить мне боль, Лисичка? – Он протянул палец и скользнул по ее обнаженной ключице, заставляя каждый сантиметр ее кожи гореть. – Можешь подобрать кинжал в любое время.

Но Эванджелина не могла поднять кинжал. Она едва ли могла дышать. Его рука опустилась теперь на горло, осторожно и почти ласково. Джекс прикасался к ней и раньше – когда прошлой ночью держал ее в своих объятиях, пока Эванджелина спала, ведя себя при этом так, словно это пытка. Его прикосновения не выказывали ни тепла, ни любопытства.

А может, любопытно было ей? Эванджелина знала, что не следовало проявлять любопытство. Но разве не она задавалась вопросом, каково это – быть желанной с той страстью, с какой, казалось, хотел чего-то Джекс? Он улыбнулся шире, когда его руки продвинулись от ее шеи к плечам и медленно отодвинули накидку, обнажив большую часть кожи.

– Ты должен вернуться за ворота. – Ее голос был хриплым.

– Ты сама сказала, что мне нужно отвлечься. – Его пальцы спустились ниже, скользя по ее груди к чувствительному участку кожи прямо над кружевной линией корсета. – Разве это не приятнее разговоров? – Один его палец полностью проник под корсет.

Ее дыхание сбилось.

– Не думаю, что это хорошая идея.

– Вот что делает это интересным. – Другая его рука нашла ее подбородок, в то время как палец, скользнувший под корсет, нежно поглаживал местечко в районе сердца, заставляя его биться быстрее. – Ты всегда можешь взять в руки клинок, – поддразнил он. – Я бы не понравился тебе в роли вампира, Лисичка.

Теплой рукой Джекс приподнял ее голову, чтобы она встретилась с ним взглядом. Глаза его заполняла чернота, но они почему-то оставались столь же яркими, как и павшие звезды.

Ей нужно было отступить. Казалось неправильным по многим причинам и, что хуже всего, невероятно глупым позволять ему прикасаться к ней, наслаждаться тем, как он продолжает прикасаться.

Он бы не стал этого делать, если бы не яд вампира.