Однажды Ты будешь Моя

Сжимая в руке заветную пластиковую карточку, я зашагала по асфальту в сторону входа в здание.

Вестибюль госпиталя внутри был отделан белым мрамором с серыми прожилками. Журчание воды привлекло моё внимание, и я была приятно удивлена обнаружить рядом с входом изящный фонтан, в окружении зелёных насаждений.

Единственный опыт посещения больницы у меня был несколько лет назад, когда у Вики на фоне стресса от постоянных выступлений, воспалился аппендицит и его пришлось удалять. Там была обычная городская больница. И сейчас подспудно я ожидала увидеть такое же утилитарное помещение с персоналом, спешащим по своим делам, и пациентов, которые медленно прогуливаются по коридорам.

Но дойдя до кабинета лечащего врача Влада, я так никого и не встретила. Я осторожно, невольно проникаясь тишиной госпиталя, постучала в добротную деревянную дверь, на которой было указано «Заведующий 1 м хирургическим отделением», имя отчество и фамилия, которые я тут же запомнила.

— Можете войти, — раздался негромкий уверенный голос из-за двери.

Кабинет оказался довольно просторным отделанным деревянными панелями до середины стены. Жалюзи легко покачивались от движения ветра. Из приоткрытого окна с улицы доносились звуки городской суеты и отдалённый гул проезжающих машин, создавая контраст с тишиной и спокойствием внутри кабинета.

Врач на вид был возраста моего папы, может быть немного моложе. Его облик излучал уверенность и профессионализм, что необъяснимым образом успокоило меня, хотя я обычно скептически отношусь к так называемой важности первого впечатления, и предпочитаю опираться на факты.

Меня жестом пригласили присесть.

— Геннадий Михайлович, доброе утро… — дальше я вкратце доложила, тьфу, рассказала: кто я и к кому пришла.

— Да, Нина, сразу чувствуется воспитание военное у вас.

Врач окинул меня внимательным взглядом, и была в нем скрытая сила, которую я привыкла видеть в окружающих меня мужчинах: Владе, отце и дяде Игоре. Но у них эта сила была подавляющая, напористая, в отличие от этого мужчины, чья сила воспринималась оберегающей и несла успокоение. Однако, это не означало, что врач уступал им в силе воли или решительности.

— Меня очень просили пойти навстречу и принять вас. — доктор улыбнулся, отчего небольшие лучики морщинок возникли вокруг его глаз, добавляя его облику теплоту и доброжелательность.

А дальше я, ловя каждое слово, узнала, что состояние Влада улучшилось настолько, что его досрочно перевели в отдельную палату. Однако он всё ещё подключен к приборам и не сможет вставать несколько дней. Относительно сроков, когда его выпишут, точнее будет понятно в ближайшие дни.

Несмотря на мои аккуратные вопросы, Геннадий Михайлович, который оказался хирургом, оперировавшим Влада, так и не сказал мне чётко что за ранение получил Влад. Только упомянул, что ранение брюшной полости, и всё. Заметив на моем лице непонимание и подозрение, он сослался на отсутствие указаний от командования.

Что же там за секретность такая великая и зачем это вообще скрывать?

Но я была не в том положении, чтобы что-то требовать. Меня и так пустили в виде исключения и как оказалось за это я должна быть благодарна даже не отцу, а его бессменному помощнику и секретарю Анне Ивановне, которая оказалась подругой детства завотделением. Вот как тесен мир!

Пообещала себе, что не забуду её помощь и непременно придумаю как отблагодарить эту замечательную женщину.

И со страхом получить отказ, я задала самый волнующий меня вопрос:

— Геннадий Михайлович, могу ли я попросить вас разрешить мне… — несмотря на мои попытки сохранить спокойствие, ком в горле будто выпустил острые шипы, которые вызвали боль и спазм и, мой голос сорвался.

— Нина, вы понимаете, что Влад в настоящий момент находится без сознания.

Я была благодарна мужчине за то, что он ответил, не дожидаясь пока я смогу вернуть себе самообладание. Потому что я бы не смогла. Возможно, хирург с огромным опытом за плечами, не раз видевший перед собой женщин в похожей ситуации, понял, что я нахожусь на грани того, чтобы разрыдаться прямо у него в кабинете.

Всё, что я смогла — это кивнуть.

— И вы не сможете с ним поговорить, узнать о его самочувствии. Также возможно, что его вид и состояние в данный момент могут вас испугать.

Его глаза, полные сочувствия и понимания, словно говорили мне: «Вы не одна». Этот момент тихого взаимопонимания придал мне сил, чтобы сдержать навернувшиеся слёзы и глубоко вздохнуть, пытаясь найти в себе силы, чтобы услышать ответ, даже если это будет отказ.

— Я понимаю, — тихо сказала я. — Я не видела его десять месяцев, двадцать три дня и девять часов… Прошу Вас.

Геннадий Михайлович внимательно посмотрел мне в глаза и теперь его взгляд стал таким же твердым как скальпель, которым он не дрогнувшей рукой проводит операции.

— Хорошо, я провожу вас до палаты.

Столько месяцев ожидания, которое временами казалось мне бесконечным, и вот, наконец, я получила крупицы новостей о своём любимом. Каждая буква в диагнозе «стабильно тяжёлое», звучало для меня как гром среди ясного неба, в то же время несло с собой искру надежды.