Однажды в Челябинске. Книга первая

Я и вскрикнуть не успел. Меня будто копьем прошило. Все тело пронзила острая боль, будто пушечное ядро сняло скальп с правого бока, обнажив ребра. Словно что-то взорвалось внутри и в клочья разворотило меня, откинув на лавку. Неуправляемый каучуковый диск врезался в меня и отскочил в сторону. Стиснув зубы, я схватился за больное место. Источник боли пульсировал. Все нервные окончания будто взбесились, прорезая грудную клетку мощными электрическими разрядами. Дышится с трудом. Вот-вот сердце вылетит из груди.

Разъяренный снайпер, затаивший на меня обиду, торжествовал.

— Глянь, Елизарову в бочину прилетело.

— Хотел хоккей прочувствовать? Получи, — перешептывался кто-то.

— Вы хотя бы в защите, а он нет, — вразумил напарников Чибриков.

Мне солидно прилетело.

— Я в порядке, — заверил я Виталия Николаевича, однако меня контузило так, что я на первых парах и шевельнуться не мог. Думал, что, если оторву руку от больного места, мне станет хуже.

— Не ври. Нечего свои типа стальные яйца демонстрировать, — Степанчук не хотел меня слушать — как и всегда, впрочем. Удивительно, что сжалился и все понял… по моему-то перекошенному лицу и ужасу в глазах. — Быстро в медпункт!

— Да все со мной нормально, — запротестовал я, пытаясь скрыть волнение в голосе. — Кто только эта…

— Марш, я сказал! — скомандовал тренер. — Я разберусь.

Степанчук видел замах виновника. И не он один.

— Зря ты, — проехав мимо Бречкина, произнес Кошкарский.

Леша даже не пытался отнекиваться. Он садистски любовался моими муками, а упреки для него сродни комариному писку. Официально Бречкин, конечно, героем не будет, но он надеялся, что все тайно благодарят его за решительный поступок. Бречкин рассчитывал, что отныне я буду сторониться его, а если и вовсе завяжу с хоккейной школой, то он будет считать себя отомщенным. Многие здравомыслящие сразу сообразили, что Леша даже и не думал о непоправимых последствиях своего поступка, которые закономерно могут последовать.

— Тебя не спросили, — огрызнулся Леша. — Спасибо скажи, балбес!

— Ты специально?! — подлетел к нему Митяев, крепко сжимая клюшку.

— И что будет, если я скажу «да»?! — издевательски поинтересовался Бречкин.

— Ты перешел все границы уже! — все больше бесился Арсений.

— Брось его защищать, сучий потрох! Выглядишь жалко.

— Как ты меня назвал?! — Митяев схватил Бречкина за грудки — оставалось сорвать с него шлем и прописать кулаком прямо по губам.

— Кому же ты продался?! — продолжал провоцировать Леша. Митяев еле сдерживал себя. — Давай, Арсюша! Ну же! Врежь мне! Чего ждешь?! Перечеркни наши с тобой отношения. Давай! Но сначала вспомни, сколько лет мы знакомы и сколько всего я сделал для тебя. Вспомни, как вместе на коньки вставали. Давай же, ну! Предай нашу дружбу ради придурка, которого знаешь без году неделя! Решай скорее! Да скидываем краги!

— Я защищаю человека, Бреча! По-братски! Ведь так правильно.

— Тогда ты еблан!

Многие смотрели на перепалку и не понимали, что нашло на пацанов. Но подсознательно каждый выбрал сторону. Вообще это неслыханно — разукрасить одноклубника на раскатке, еще и на глазах у другой команды.

Арсений отшвырнул Бречкина от себя. Леха рассмеялся и оттолкнулся ото льда, желая обрушить на Митяева град ударов. Но грозный рык тренера со скамейки запасных прервал побоище:

— А ну-ка оба прекратили!!!

— Вы лицемеры все! — кричал Бречкин, обращаясь к команде, катаясь в стороне, будто испуганный пес, который не находил в себе силы подойти ближе, но отчаянно лаял. — Один я правду-матку мечу. Очнитесь! Вы сами хотели так сделать! Каждый, сука, из вас!

— Бречкин! — кричал тренер. — Пулей сюда!

— Митяев — ты сыкло! Как и вы все!

Алексей злобно подлетел к борту и перевалился через него, нарочно не глядя в сторону тренера.

— Ты что творишь?! Ты меня уже достал! Все твои психи достали! Вот вернемся в город, я тебя…

— И что с того?! — огрызнулся Бречкин. — Что вы сделаете?!

— Ну-у ты и гнида, малец! Увидишь! Сегодня ты на лавке, уяснил?! В глаза мне смотри! Понял?!

— Да! — рявкнул Бречкин и широкими шагами отправился в раздевалку, ударив клюшкой по защитному стеклу и отбросив краги в разные стороны.

«Не дождешься», — приговаривал он, попутно соображая, как вернуться в игру.

— Чего вылупились?! Продолжаем! — распорядился тренер, возмущенный дерзостью Бречкина.

«Ничего, — думал Виталий Николаевич, — посидит на лавке, посмотрит, как играют без него, почует, как жопа затекает, и по-другому запоет, петушок!»

Редко когда местный фельдшер принимал людей до начала игры. А тут к нему с натянутой улыбкой заполз я, сутулясь и держась за грудь, будто у меня сердечный приступ. Моложавый медработник кинулся помогать мне снимать одежду, чтобы провести осмотр.

«Не прощу, если покалечил… тварь!» — мысленно бесился я.

Фельдшер тщательно изучал полученные мной увечья и молчал при этом, что меня, человека нетерпеливого, выбивало из колеи.

— Ну что там у меня?

— Здесь больно?

— Везде больно, — ответил я.

— Не ври, — спокойно отреагировал фельдшер. — Сюда приходили со сложными переломами и умоляли разрешить им играть.