Однажды, в давние времена…

— В моих интересах?! — Катя перебила её речь на середине фразы. Она не верила своим ушам. — Мою жизнь?! — в голосе помимо воли прозвучал едкий сарказм. — Алевтина Степановна, вы — мать человека, которого я люблю, и я пытаюсь относиться к вам с уважением. Но зачем делать вид, будто вас вот хоть настолечко волнует моя судьба? Вы рассчитываете, что в Москве Андрей быстро найдёт себе кого-нибудь, кто его утешит. А чего это мне будет стоить, вам в голову не приходило задуматься — нет? Ну так вот что я вам скажу. Не брошу я его никогда, и не надейтесь. Это я вам могу обещать! И ещё. Вы извините, конечно, я не пытаюсь давать вам советов, но мне кажется, вы несправедливы к Андрею. Ему девятнадцать лет, он поступил в один из лучших вузов страны, и он давно уже не ребёнок. Он всё прекрасно понимает и заслуживает гораздо большего уважения с вашей стороны.

От такой отповеди Алевтина Степановна слегка опешила.

— Хотите сказать, он и в шестнадцать лет уже не был ребёнком? — выдавила она наконец, глядя на Катю почти с ненавистью.

— Нет, не был. И если уж начистоту, тогда вы на вещи совсем иначе смотрели. Вы знали, что у Андрея кто-то есть — сами мне об этом говорили. И не имели ничего против. Окажись на моём месте любая из его одноклассниц, вы бы только радовались сейчас, что они по-прежнему любят друг друга. Не нравится вам не когда начался этот роман, не нравлюсь вам лично я.

Катя замолчала и в комнате воцарилась неуютная тишина. Гостья или не знала, что сказать, или старательно обдумывала свою следующую реплику…

— Там на Кавказе… — не дождавшись её, заговорила опять хозяйка. — Это просто случилось — и всё… И мы пытались бороться… — Она снова умолкла и продолжила после паузы, сначала совсем тихо, как будто сама себе: — Да нет, о чём я говорю… Не так уж мы и пытались… Но не было в наших отношениях ничего… безнравственного — как вы не можете понять! Мне нечего стыдиться! Мы были счастливы тогда — и счастливы до сих пор. Неужели счастье вашего сына не значит для вас ровным счётом ничего?!

Алевтина Степановна по-прежнему молчала. Катя терялась в догадках, как та восприняла её слова. Вдруг ей удалось убедить её…

— Это я виновата в вашей ссоре, уговорила его всё рассказать… Никогда я не настраивала Андрея против вас и больше всего на свете хочу, чтобы вы помирились. Но вы же знаете своего сына, он ни за что не пойдёт у вас на поводу…

— Ну, это мы ещё посмотрим, — холодно произнесла гостья, вставая с кресла. — Время покажет. А оно, дорогая моя, работает не на вас. Да и с вами самой тоже много чего может произойти. Благодарю за приятную беседу.

— Нет, это положительно бесполезно. Что бы я ни говорила, ей всё как об стенку горох… — Алевтина Степановна в отчаянии покачала головой. — Как таких людей допускают к работе с детьми? Не понимаю…

— Аля, ну ведь с самого начала было ясно, что ты к ней зря идёшь. И я тебя отговаривал — разве нет? Не ожидала же ты и впрямь…

— Я ожидала, — жёстко оборвала она мужа, — что у неё наконец-то проснётся совесть! Видел бы ты, что за фотография у неё на столе стоит. Цветная! — Алевтина Степановна произнесла это слово с такой силой, словно в нём заключался важный пункт состава преступления. — Оттуда ещё, с курорта. Они там вместе, и она — практически голая!

— Тогда это, наверно, на пляже было? — попытался урезонить её Виталий Викторович. — На пляже все практически голые.

— Но не все своими телесами перед учениками трясут! Она обольстила нашего мальчика, вскружила ему голову…

— Обольстила, не обольстила… Ну теперь-то какая разница? Аля, я же не спорю с тобой. Да, было бы гораздо лучше, не случись ничего этого вообще. Но исходить надо из того, что есть. А есть то, что Андрей не зашёл. Приезжал, но не зашёл, даже не позвонил. Мы теряем сына — если уже не потеряли. Неужели ты сама этого не видишь?