Однажды, в давние времена…

— Пошли. Наша столовка тебя устроит?

— Вполне. Хотя вообще я думал в ресторан тебя пригласить.

— В порядке облагодетельствования нищего студента? — последовал саркастический вопрос.

— Андрей, не заедайся. Я поговорить приехал.

Они вернулись к лифтам… Приезд отца выбил его из колеи. Не то чтоб он был совсем уж не рад… Но вот начнётся сейчас давление на психику, типа, мать извелась там вконец…

— Мы слышали, ты распределился уже? — начал разговор Виталий Викторович, когда они сели.

— Информация и впрямь распространяется со скоростью света, — иронично хмыкнул в ответ Андрей.

— Сын, я надеялся, мы с тобой нормально поговорим…

— Да не, пап, ну чего… Я ж не отказываюсь. Спрашивай, что хочешь — раз уж приехал. Распределился, хоть и не совсем официально ещё.

— Мы же ничего о тебе не знаем, нам всё интересно… Это туда, где знакомый твой? Сергей, кажется?

— Ну да.

— Андрей, я сейчас, может, глупость спрошу… А забрать тебя оттуда не могут? Ты ведь офицер? Сейчас все беспокоятся…

— Лейтенант запаса войск ПВО страны, честь имею. Нет, пап, это ж не армия, обычный НИИ. Ну, почти. Наоборот даже, нам на первые шесть месяцев войны отсрочка положена. Хотя это и условность чистая: сколько та война вообще продлится. Да и шарахнут по нам, если что, в первую очередь.

— Настолько серьёзное место? А где это хоть примерно, можешь сказать? Или тут я действительно не должен спрашивать?

— Строго говоря, нет. Но родичи, я так понял, у всех знают. На карте покажу, как в комнату вернёмся. Только в институте у вас — да и вообще нигде — об этом правда лучше не трепать.

— И гостей к вам туда, ясно, не пускают…

— Не знаю точно, не спрашивал, — пожал плечами Андрей. — Скорее всего, нет. Только вам-то что?

— Опять ты заедаешься… — покачал головой отец. — Мать помириться хочет.

— После четырёх лет? Да нет, я ж не против. Вопрос только, что она под этим понимает.

— Что понимают под помириться…

Андрей взглянул ему в глаза.

— Не знаю. Кто что, я думаю. Слушай, пап, серьёзно. Четыре года от вас — ни слуху, ни духу. Вот словно вам на меня ну абсолютно наплевать. И знаешь, я уже даже свыкся как-то с этой мыслью. Но тут вдруг образуешься ты и заявляешь, что она, оказывается, мириться хочет. Хочет — так чего ждала столько времени? Надеялась всё, что мы с Катей поссоримся — а как поняла, что не дождётся, так сразу готова, скрипя зубами, терпеть нашу «порочную связь»? Ну и на кой оно мне? Для того только, чтоб через дельта-тэ опять разругаться вусмерть? Да и не со мной ей мириться надо, если уж на то пошло.

— Андрей, не заводись. Она действительно хочет помириться. Совсем. И прежде всего с Катей, конечно.

— Ну а чего тогда тебя в Москву понесло? Она телефон забыла? Так в справочнике есть, на букву «Ш».

— Мать хотела, чтобы ты предварительно Кате позвонил, договорился… Боится, она с ней разговаривать не захочет. Особенно если ты не велишь…

— Ах, так сейчас, выясняется, уже не она меня, а я её против вас настраиваю. Интересная логика. Ну ладно, мне, что, жалко, что ли. Доели? Пошли на переговорный — это здесь же, в здании.

Она почему-то надеялась, что разговор отложится до завтра. Наверное, просто хотелось собраться с мыслями, подумать, что скажет… Но не прошло и пяти минут, как телефон зазвонил опять. В слабой надежде, что это кто-то другой, Катя сняла трубку.

— Алло?

Только кому ещё звонить ей в такое время… Хотелось бы встретиться, поговорить… У них, у неё, в любом месте, где ей будет удобно… В любое удобное для неё время… В голосе Алевтины Степановны явственно слышались просительные, почти что заискивающие нотки — и Катя почувствовала себя крайне неловко, будто она намеренно унижает свекровь за прошлые обиды.

— Через час у меня вас устроит?

— Разумеется. Постараюсь быть вовремя…

В голове ни с того ни с сего родилась хулиганская мысль: переодеться в свободный балахон — и пусть гадает… Но сегодня это было бы, пожалуй, не очень уместной шуткой…

А через час они опять сидели в той же гостиной, на тех же местах, что и три года назад. Только сейчас они пили чай с печеньем и немного нервно улыбались друг другу… И всё равно разговор не клеился. После нескольких дежурных любезностей ни одна из них не знала, как его продолжить.

— Если хотите, можете называть меня Катей… — ей показалось, так им будет легче наладить контакт.

Только в ответ Алевтина Степановна заплакала. Беззвучно, лишь две тоненькие мокрые дорожки пролегли по щекам. Кате хотелось сказать ей что-нибудь утешительное, но в голову ничего не приходило. Тогда она просто сходила в спальню за носовым платком и молча предложила его гостье.

— Спасибо… — поблагодарила та и всхлипнула. — Катенька, ты прости меня, дуру старую… если сможешь…

— Алевтина Степановна, не надо извиняться. Вы же только хотели, как Андрюше лучше…

— А вышло… — она вытерла слёзы и грустно покачала головой. Затем неуверенно улыбнулась. — У вас летом когда-то свадьба — если мы так поняли?..