Однажды, в галактике Альдазар

Рано или поздно ему придётся говорить это вслух перед миллионами, миллиардами людей. Отвечать на каверзные вопросы журналистов, читать уничижительные комментарии на форумах, столкнуться с той волной ненависти, которую порождает человеческое неприятие.

Там не будет песка, чтобы зарыться. Собственно, больше нигде нет того песка: на его планете уже проведена терраформация, и ничего не осталось от его мира. От мира “лысых ящериц”, как их походя обозначили в бортовом журнале люди.

Им казалось, наверное, что это очень остроумно.

— ..Моя задача — стать доказательством того, что мы, тараи-монто, были разумны, — закончил он твёрдо. — Что у нас был… мог бы быть шанс стать высокоразвитой цивилизацией. Изначально мне и сохранили жизнь, чтобы я стал живым примером…

— Хватит! — неожиданно рявкнул Сэм.

Он выглядел злым, неуравновешенным. Это было странно.

Тана лизнул воздух, теперь уже специально.

Человек пах злостью, беспомощностью, и чем-то ещё… Непонятным. Будто бы горем.

— Сэмюэль? — позвал Тана осторожно. — У вас всё в порядке? Просто… скажем так: если у вас что-то случилось, мои нынешние возможности весьма и весьма…

Сэм фыркнул.

— Вы у меня случились. А ещё — упрямая сука, которой не жаль ни себя, ни других.

Тана, забывшись, удивлённо моргнул внутренними веками. Зная подноготную ситуации, ему не так уж сложно было сложить два и два.

— Вы поссорились с леди Авалон? Из-за… меня?

— Не из-за вас, — Сэмюэль зло скривился. — Не берите вину на себя, даже вербально. Просто я сказал ей, прямо и не стесняясь в выражениях, что думаю обо всей этой идее с “доказательством разумности”.

У Таны внутри всё заледенело.

— Она ведь не отменит?..

— Нет. Хотя, видит космос, стоило бы. Если не отменить, то хотя бы притормозить со всем этим. Но ей нужны фигуры на доске, чтобы сожрать чужого ферзя. И плевать на цену.

Тана, забывшись, зашипел, но тут же вернулся к человеческой речи.

— Это нормальная цена, Сэмюэль. Я — доказательство разумности…

— Вы — разумное существо, профессионал своего дела, гений. А ещё — мой пациент и, смею верить, друг. Не сводите себя к доказательству. Не подводите под это все знаменатели. Впрочем, даже если вернуться к трижды проклятым доказательствам… Тана, когда вас взялись социализировать, никто всерьёз не рассчитывал, что вы хотя бы освоите человеческую речь. Вы давным-давно выполнили план, перевыполнили его. Никто в здравом уме не усомнится в вашей разумности…

— Я должен соответствовать самым строгим критериям.

— Вы никому ничего не должны, Тана. Вы стали жертвой ужасного преступления, и вы никому ничего не должны доказывать. Жертва не должна ничему соответствовать, доказывать, что достойна жалости. Это нездраво и…

— Это — правило вашей расы, — резко ответил Тана. Его гребень распрямился, прорывая идеальный костюм. — Вы лжёте себе, если не понимаете этого. Вы слепы, если не понимаете. Ваша раса устроена так: вы бросаетесь на слабость, почуяв кровь, вы готовы оправдать любое насилие, прикрывая это любым удобным предлогом, вы готовы цепляться за самую бредовую ложь, чтобы не поколебать своих убеждений!.. Именно потому я должен быть идеальным доказательством. Я должен соответствовать! Почему вы не можете понять чего-то настолько простого?!

— Но вы не будете, — сказал Сэм тихо. — Вы никогда не будете соответствовать, что бы ни делали. Поймите и примите это.

Тана чувствовал себя довольно некомфортно.

Не то чтобы этот разговор был неожиданностью — он назревал давно, по правде. Сэмюэль пытался всячески повлиять на Тано, чтобы тот “перестал делать это с собой”. И, в принципе, сейчас Сэм был честен. Но такого рода честности Тана, наверное, всё же не ожидал.

— Вы никогда не будете соответствовать, — повторил Сэм, — соответствовать невозможно.

Тана снова моргнул внутренними веками. Сэм отсалютовал ему стаканчиком с кофе.

— То, что вы сказали раньше, про жажду крови и человеческую жестокость — правда. Это не вся правда о человечестве, конечно. Даже не половина её. Но всё же правда — в некотором печальном, кровавом, грустном смысле.

Тана кивнул. Ему бы и не пришло в голову с этим спорить.

Он мог отрицать многое, но не величие человеческой цивилизации, тех непостижимых высот, которых она достигла. Самым ужасающим и поразительным в людях было то, как деструктивное уродство сочеталось в них с непостижимой красотой, как соседствовали в них животная примитивность и высота отточенного разума.

Тана не мог в полной мере постичь это противоречие. Он не был уверен, собственно, что хоть кто-то из людей способен это постичь. Ему только было интересно: пришли бы когда-либо его соотечественники к этому противоречию? И какой бы могла стать их цивилизация?

Но правда в том, что ему никогда не узнать ответа на этот вопрос.

Сэм печально улыбнулся, как будто понял, о чём думал Тана; впрочем, может, и правда понял.

Как уже было сказано, Сэм был хорошим шаманом.