Однажды, в галактике Альдазар

— Я веду к двум простым тезисам, которые вы должны принять, чтобы двигаться дальше в относительно здравом рассудке. Первый: вы не можете соответствовать. Второй: вы и не должны. Только переступив через эти две ступеньки, вы сможете пойти дальше.

Тана невольно приподнял гребешки, которые в спокойном состоянии были прижаты к его голове.

— Мне кажется, я уже объяснял вам, почему это так важно.

— Объясняли. И были экспрессивны и убедительны. Но, возможно, теперь моя очередь? Позволите?

Это невежливо, подумал Тана. Нужно по крайней мере выслушать.

— Разумеется.

— Вот и хорошо, — Сэм улыбнулся. — Начну относительно издалека, уж простите. Знаете, моя докторская по клиническому психоанализу называлась…

— “Взгляд Медузы Горгоны. Виктимблейминг и грани его проявлений”. Я читал.

— Правда? — кажется, он удивился вполне искренне.

— Это даже немного обидно, — заметил Тана. — Я вполне способен понять, о чём там написано.

— Не в том дело, — отмахнулся Сэмюэль. — Просто не знал, что работа есть в публичном доступе.

Что же, это и впрямь немного неловкий момент, признаваться в котором не хотелось. Но лгать шаманам — пустая затея.

— По правде, я воспользовался своим положением. В работе на Тайную Службу есть ряд своих преимуществ, знаете ли.

— Вы воспользовались возможностями Тайной Службы, чтобы прочесть мою докторскую? — Сэм был не то в ужасе, не то в восторге.

— Да. Небольшое должностное преступление. Но в оправдание своё должен сказать, что, во-первых, я нашёл вашу работу действительно занимательной, во-вторых, было бы странно не прочесть нечто, написанное… некоторым образом знакомым мне существом. Мне интересно было заглянуть в ваши мысли.

Сэм склонил голову набок.

— Вы никогда не упоминали об этом раньше.

— Не думал, что это нуждается в упоминаниях. Просто ещё несколько часов самообразования, — Тана не стал говорить, что все работы Сэмюэля у него хранились на личном вирте и изредка перечитывались. Возможно, это могло бы быть понято неправильно… или правильно. Как знать, что хуже.

— Вот как, — прищурился Сэмюэль. — Мы ещё поговорим об этом, но — позже. Пока что я хочу вернуться к Медузе Горгоне.

— Скорее всего, сцена её убийства — символ победы патриархальных культов над матриархальными. Что, впрочем, вы и сами знаете.

— Да, я знаком с теорией Единого Мифа. Но вы знаете и я знаю, что воплощения архетипов Великой Богини или Многоликого Героя — не то, о чём я хотел бы поговорить прямо сейчас. Что, впрочем, вы и сами знаете, — Сэм послал ему иронично-насмешливую улыбку.

Тана вынужденно кивнул.

Не то чтобы он прямо горел желанием, но, похоже, этого разговора не избежать.

— Я хотел поговорить о жертвах, Тана. Точнее, о гранях виктимблейминга и синдроме выжившего. Который в вашем случае имеет ужасающе буквальный смысл.

Тана хотел спрятаться в песок.

Песка не было.

Приходилось сидеть и слушать.

— Я хочу донести до вас одну вещь. Знаете, желание после травмирующего события вернуть контроль над собственной жизнью нормально. Это стадия выздоровления. Но, к сожалению, иногда это доходит до крайностей и перерастает в патологию. Жертва пытается вернуть себе власть, обезопасить себя, в итоге превращая это в манию. А ещё в некоторых случаях это переходит в попытку, успешную или не слишком, полностью сломать себя — и хорошо если потом собрать заново. “Со мной-прошлым это случилось, потому что он был…” Дальше подставляйте нужное. Глуп? Доверчив? Слаб? Неуклюж? Сказал не то? За всю свою карьеру я слушал очень разные варианты. И ни один из них на самом деле не был ни на йоту близок к правде.

Тана с трудом подавил иррациональное раздражение.

— И в чём же была правда?

— Базово? Правда в том, что кто-то, кто был на тот момент сильнее, решил сделать это с ними. Причины? Оказались не в то время и не в том месте. Увлеклись не тем человеком…

— …жили не на той планете, мешая добывать полезные ископаемые, — закончил Тана.

— Именно, — по лицу Сэма скользнула тень. — Или стали контрольным экземпляром для изучения. Вариантов бесконечно много, к сожалению. Но объединяет их одно: это не зависело от ваших действий и бездействий, талантов и взглядов, одежды или поведения. Повод бы нашёлся. Я повторял это тысячу раз, и, боюсь, повторю ещё…

— И солжёте, — резюмировал Тана. — Ради блага, но всё же солжёте.

— Не солгу.

— Бросьте. Будь мы более развиты, будь мы готовы, сумей мы…

— Реальность не знает сослагательного склонения.

— Верно. Но у меня — у меня единственного — есть шанс всё переиграть. Говорить за всех тех, кто замолчал навсегда. И я его не упущу.

— У вас есть шанс жить.

— Вот я и живу.

— Не похоже. Это похоже на что угодно, но не на жизнь.

Тана слегка засвистел, что было самой близкой аналогией смеху, на которую он был способен.

— Но а как ещё? Я — последний.

Сэм побарабанил пальцами по подлокотнику.

— Последний человек на Земле сидел в комнате... — протянул он.

— И тут в дверь постучали? — закончил Тана.

— Да.

— Как же. Самый короткий страшный рассказ на свете.