Однажды, в галактике Альдазар

А ещё теперь ему было, что терять. О, очень много! Наверное, даже слишком. Настолько, что Родас поймал себя на неожиданном, но однозначном чувстве: он в чём-то начинал понимать Эласто. И всех диро, медиков и прочих жителей Олимпа, его некогда окружавших.

Теперь, заняв их место на вершине мира, Родас внезапно действительно посмотрел на всё это их глазами — что весьма иронично, учитывая природу его способностей. Он всю жизнь заглядывал в чужие мысли, но, выражаясь языком образов, не бывал в чужой шкуре. Это оказалось интересным опытом.

Он наконец-то в полной мере осознал, почему все попытки достучаться до совести и гуманизма их создателей были провальны изначально. Он наконец-то понял тот страх, который постоянно висел фоном в их сознании, как надоедливая и не совсем понятная музыка. Пожалуй, диро боялись даже больше, чем моды, и Родас никогда не мог для себя понять причину.

Теперь он знал. Секрет прост: страх пропорционален количеству того, что ты можешь потерять.

Он вывел это правило логически, прочувствовал его на себе, даже построил алгоритм. Он поймал себя на этом страхе и осознал вдруг, что свобода, и возможность получить, что хочешь, и личные люди, и Катерина, конечно — всё это потерять очень страшно. Намного страшнее, чем отладка или утилизация.

Потому он не торопился что-то менять в их отношениях, пробовать что-то новое, переступать границу. Ему нравилось то, что у них уже было — контролируемые ласки, во время которых он точно не мог ей навредить. Они постепенно совершенствовались в этом, и Родас не хотел большего.

Он боялся. Но следовало признать, что из них двоих Катерина была, пожалуй, намного смелее. И вела в отношениях всё же она. Она первой осмелилась прикоснуться, она первой поцеловала его, она первой доставила ему удовольствие, она же сказала на пятнадцатый день:

— Я думаю, мы неплохо друг друга обкатали и можем переходить к синхронному плаванью. Что скажешь?

Не то чтобы Родас в тот момент был очень красноречив.

На самом деле, он, по жизни не очень склонный к противоречиям, сейчас в них попросту тонул: желания и порывы, страх и сомнения тянули его в разные стороны.

Вот уж поистине — человеческое. Слишком человеческое.

К сожалению или к счастью (и скорее всё же последнее), Катерина Ротифф была не из тех, кто слишком долго будет ждать ответа. Вихрь-14, как уже упоминалось, совсем не зря была охарактеризована в личном деле как “офицер исключительной смелости, интеллекта выше среднего, проявляющий систематичный подход к решению задач и решительность при их выполнении”.

Что же, Родас был готов подписаться под однажды брошенной вскользь Эрос фразой: “Хочешь знать, как кто-то трахается — смотри, как он сражается и летает. Всегда работает, уж поверь!”

Теперь, когда Кат толкнула его на кровать и устроилась у него на бёдрах, касаясь так и там, где было нужно, вышибая все связные мысли, Родас в который раз убедился в правоте Эрос.

Он смотрел на Кат. Не мог не смотреть, возбуждённая и обнажённая Катерина оказалась его самым любимым зрелищем в мире, даже лучше виденной однажды сквозь квантовый телескоп сверхновой. От желания быть ещё ближе внутри всё буквально сводило, но перед глазами то и дело всплывали мёртвые глаза того модификанта удовольствия, из которых медленно уходила ненависть вместе с жизнью. Желание, страх, сомнения, боль, радость, злость — всё смешалось в какой-то сложноидентифицируемый коктейль. Но Катерина не казалась взволнованной.

— Простые правила, — шепнула она ему на ухо. — Как в наш прошлый первый раз. Руки на спинку, держать, не отпускать… И, что бы за дрянь ни сидела у тебя в голове прямо сейчас, я собираюсь вытрахать её оттуда. Что скажешь?

У Родаса было не очень хорошо с красноречием. Зато, как выяснилось, Кат любила поговорить. Опускаясь и приподнимаясь в чуть рваном, сводящем с ума ритме, она выстанывала слова, которые кто-то мог посчитать грубыми, нецензурными, пошлыми — но Родасу нравилось.

Ему всё в ней нравилось, если честно.

Потом он лежал, прижав её к себе, перебирал короткие волосы (всё же остригла, несмотря на все уговоры — мол, она пилот, а не грёбанная модель), и тело казалось расслабленным и очень-очень лёгким.

— Эксперимент прошёл успешно, а? — пробормотала она.

— Да, для первой попытки, — ответил Родас так безмятежно, как только мог. — Нам определённо надо больше практики. Может, попробуем ещё раз? Такого рода эксперименты требуют тщательной доказательной базы.

Кат легко рассмеялась:

— Ну ты и жук! Дай хоть отдышаться, не все тут суперлюди с кучей наворотов!

Но они попробовали ещё раз.

И даже не раз, разумеется.

Потребовалось ещё несколько дней, прежде чем Родас решился положить руки ей на бёдра, сжать так, чтобы не оставить травм серьёзней синяков, зафиксировать это усилие и задать свои собственный ритм, угол и скорость.

Прошло почти десять дней, прежде чем мёртвые глаза перестали всплывать в памяти.

Понадобилось пятнадцать дней на то, чтобы Родас решился, перекатившись, нависнуть над ней и полностью перехватить инициативу.

Следует признать, пристрелка и отладка проходили успешно.

7

День 23

*