— Скорей давай… нет, не сюда, туда неси. И воду тяни!
Воду?
Скрипела натянутая струною цепь, дрожало ведро, и Олег только и думал, что, если оно сорвется, придется искать новое. Время тратить. И… не сорвалось. Ледяная вода плеснула на руки, а тонкая ручка впилась в разодранные ладони.
…дурак.
Целитель нужен, а не вода…
…только целитель не успеет, даже на вертолете.
Женщина, которая самим миром предназначалась ему, Олегу, вдруг вытянулась, захрипела, рот раззявив. И тетка Ирина спешно ткнула локтем в бок:
— Лей!
А та, другая, девчонка, что села у ног Ксении, посмотрела на Олега, шепнув:
— Лей.
Он и вылил.
Одно ведро.
Другое.
Третье.
Олег сбился со счета, но тянул и лил, и тянул снова. Ведро летело в колодец, громыхая, а он потом тянул, боясь лишь, что воды в колодце окажется недостаточно, что возьмет она и закончится. Или…
…а во дворе становилось людно.
— Что случилось? — этот голос существовал где-то вовне, ибо сейчас мир Олега сузился. В нем, в этом мире, только и осталось, что колодец.
Ведро.
И женщина, чьи волосы серебрились, словно из лунного света сотканные. Она больше не хрипела, не стонала, но лежала тихо и только грудь её, облепленная мокрой тканью, вздымалась.
— Видать, родники попортили… — это уже тетка Ирина. — Ироды… страху на них нет.
— Будет, — третий голос, жесткий и ледяной.
— Свят куда-то исчез, — пожаловался третий. — Не могу дозвониться. Игорек говорит, что никто-то не вернулся из группы. А давно пора.
— Плохо.
— Плохо, — согласились с теткой все.
— А…
— Отольет, видишь, уже не только водою лечит… не мешайте, девоньки. Тут, глядишь, и без вас сложится…
Сложится.
— …идите-ка лучше, побеседуйте с этими… строителями. Это ж надо-то до чего наглые! Совсем страх потеряли.
— Побеседуем, — ответил тот же ледяной голос. А второй добавил.
— Только уходить как-то… неспокойно мне.
— Справимся. Как-нибудь.
Руки рассадило до крови, и кровь эта мешалась с водой, сплеталась, и теперь Олег видел эту самую воду совсем иной. В ведре тонули звезды.
И кровь.
Крови не хватало, а вот звезд было с избытком. И тяжеленные, зар-р-разы! Но он подхватывал ведро онемевшими пальцами, переворачивал, и вода медленно лилась на бледный лик. И кровь несла.
Его.
Ему не жаль. Пусть хоть всю заберет, что кровь, что силу… дед говорил, будто и Олега боги одарили, подождать лишь надобно. И чтобы потом, как деда не станет, Олег на могилку его наведался, принял силу. А он не приехал. Тетка не пустила.
А потом, когда уже мог сам, без тетки, то и…
Забыл?
Решил, что не важно?
Идиот… сейчас бы пригодилась та, ведьмаковская сила. Её отдать можно было бы, воде. С кровью вместе. А без силы крови одной мало. И…
…и снова звенит цепь, раскручивается. С гулким громким звуком падает ведро, как только не разбивается о здешнюю воду. И Олег налегает на ручку, давит, толкает. Мышцы гудят, что та цепь… а он полагал, будто в форме.
Точно идиот.
Там, в спортзале, другое. А тут жизнь надо… отдать? Он никогда-то не готов был отдать жизнь. Может, просто было не за кого.
А теперь?
Теперь, выходит… и ведь отдал бы. Если бы точно знал, что поможет. Только не знает. И целителям не позвонил. Пашке тоже… Пашка странный стал.
Когда?
Почему-то вся жизнь вдруг показалась пустой, будто… будто не было её. Коли Олег цел останется, что вряд ли, надо будет могилку дедову отыскать. Заглянуть. Просто… на жизнь пожаловаться и на собственную дурь. И покаяться, что ошибся дед.
Не вышло из Олега ведьмака. Впрочем, человека тоже, а это хуже… если сдохнет, то… больничку точно не построят. И этих уродов, которые дом спалили, не прижмут.
И…
Вода лилась. Густая. Черная. На воду-то не похожая, скорее уж нефть или деготь, или еще какая пакость, но лилась. Так медленно.
И губы его, Олега, женщины раскрылись, сделали глоток. Еще один и…
…а была бы сила, с силой бы…
Он стоял, глядя в темные её глаза. И пытаясь удержаться на грани. И почти получилось, когда вдруг повело, а земля скользнула из-под ног, норовя сбросить. Он хотел устоять.
Всегда ведь получалось.
Он крепкий.
А тут…
— Тише, бестолковый, — теплые пальцы тетки Ирины впились в руки. — Лежи… ишь ты… Василина, глянь, никак ведьмачок?
Его уложили на мокрую землю.
— И ты лежи, ишь, неугомонная, помирать вздумала. Батьку на кого бросила? Вот то-то…
— Я… что случилось, Ирина Владимировна?
— Это я у тебя спросить хотела, что с тобой случилось.
— Не знаю, — от звука этого голоса губы Олега сами собой в улыбке растянулись. И стало быть, не зря. И руки, и сила… и если помрет, то тоже не зря.
Может, ему за это и не дадут Алмазную звезду, так она на хрен Олегу сдалась. Главное… главное, что Ксения жить будет.
…а вот консерваторию он построить не успел.
Плохо.
Красноцветова в дом тащили вдвоем. Я взялась за ноги, а Ксения, мокрая, бледная, что тень, за плечи. И ведь только-только сама лежала, а теперь вот…
— Мой он, — сказала она тетке Василине, когда та вздумала приблизиться. И так сказала, что Линкина матушка только кивнула.
Отступила.
И сделала знак рукой, а какой — не понятно.