Однажды в Москве. Часть II

Впереди, освещая фонарем дорогу, шел Толик, держа в руках огромный букет лилий, которых Джулия предпочитала всем другим цветам. Мы его приобрели у первой же встречной цветочной палатки, доехав до Москвы. Вспомнил куплеты некогда родной нам песни, которые я шутливо любил напевать, когда приходил к Джуле с этими лилиями.

А на нашем озере лилии цветут

А мою любимую Лилией зовут,

Побегу на озеро, лилии сорву,

И своей любимой, я их подарю…

Наверно вы догадались, что Лилию в куплетах я всегда заменял Джулией…

Следом шли мы с Павлом, он поддерживал меня. Я все еще себя отвратительно чувствовал: рана на груди противно ныла и меня знобило.

Аллею, которую нам предстояло пройти, неожиданно загородила свора бродячих собак, которые, учуяв нас, недовольно залаяли, словно выражая протест человеческому вторжению в их пространство. Их темные силуэты отчетливо нарисовались в снежной белизне, а направленный на них луч фонаря вкупе с танцующими под воздействием легкого ветерка снежинок отображал почти мистическую картину.

Я всегда чувствовал этих смышленых и закаленных природой созданий. Большинство людей пренебрежительно относятся к ним, считая их бесполезными, бездушными, безмозглыми. Они отвечали тем же. В этом легко можно было убедиться, просто присмотревшись в их глаза, порой просто смеющиеся над человеческой глупостью и надменностью. Это они днем, поодиночке, выглядели трогательно доброжелательными и виляли хвостами, выпрашивая пропитание. А ночью, забившие в стаи в таких глухоманях, не прочь были проверить прочность своих клыков над древним врагом, который цинично обстреливал их, ошпаривал кипятком – вспомните Булгакова – из содранных их шкур шил шапочки и воротнички.

Вот и сейчас псы забесновались, оценивающе осматривая нас и пытаясь подбадривать друг друга лаем. Но, почувствовав в этих упорно наступающих на них “пришельцах” таящуюся силу, благоразумно ретировались, трусливо поджимая хвосты. Люди все еще являлись хозяевами их жизни…

– Ты уверен, что охрана кладбища по ночам не бродит? – спросил у брата Толик.

– Да какая охрана? – махнул Павлик. – Несколько спивающихся могильщиков, которые ночью превращаются в сторожей. Их в это время даже за бабло не вытащишь из теплого помещения. И каждую ночь пьют. Особенно в такую погоду не пить здесь, среди могил, невозможно. Если не от тоски, то от холода… Тут долго не протянешь, до пенсии не доходит. Спиваются, или же ночью, зимой, угорают.

– Ты смотри, какой специалист по кладбищам! – удивился Толик.

– Немного пообщался, – скромно ответил Павлик. – Хотя замечу, профессия хлебная. Жмуриков навалом…

Сказав, он сразу заткнулся.

– …Извини, Рома… – спустя некоторое время он все-таки пробурчал…

Мысли беспорядочно блуждали, как и эти танцующие снежинки. Я все еще ощущал себя в чужой оболочке и не хотел воспринимать происходящее. Подсознание пыталось шить мне защитную оболочку, щадя мозг.

“Не может, не может быть, что Джулия умерла и лежит в этой промерзшей земле. Все это сон. Скоро я проснусь…”

– Когда решусь скапуститься, устроюсь здесь сторожем, – услышал, словно издали, пробирающийся в сознание ворчание Толика.

Но вот знакомая ограда “потусторонней” территории Манучаровых. Я запомнил ее после похорон Артура. Тогда мы с Джулией стояли рядом, почти на этом месте, наблюдая за похоронным процессом и не смешиваясь с безутешными родственниками. Она всегда страдала молча. И на похоронах любимого брата слезы ручьем лились, но она не издала ни единого звука.

Могли бы тогда предположить, что это только начало начертанной судьбой темной полосы, в скором окунувшую всех нас во мрак. Кого на том свете, кого на этом…

Видимо, не лукавила старая цыганка насчет проклятия. Я действительно начал приносить людям несчастье…

Прошли внутрь ограды. Рядом с огромным гранитным надгробием Артура, на котором он в полный рост запечатлелся улыбающийся и жизнерадостный, каким и был при жизни, виднелась покрытая снегом земляная выпуклость свежевырытой могилы. Снег также частично засыпал многочисленные цветы. Полностью накрыть все это снежным покрывалом мешала огромная ель с наклонившимися к могиле ветвями.

Я, молча, наблюдал, как Толик осторожно пробрался вперед и положил букет…

Джулия всегда была мерзлячкой и жаловалась на холодный климат Москвы. По ночам, особенно зимой, она любила нежиться под шерстяным одеялом, называя меня своей грелкой, нежно обнимала и благодарно принимала тепло моего тела.

И вот, она лежит под холодной землей совершенно одна, может холоднее этой замерзшей, сырой земли.

“Каждый умирает одиноким…” – я вспомнил.

“Нас даже смерть не разлучит…”

Как часто мы употребляем эту фразу, не углубляясь в ее суть.

Разлучила играючи, смеясь над нашей наивностью. И выставила меня предателем эта смерть, ведь я остался жив.

Я даже не смог быть рядом, когда она перестала дышать…

“Прости, что не смог тебя спасти… Прости, что оставил одну… Прости, что не смог победить рок…”