Однажды в Почутове

И дождалась. Та самая невеста, которая сопли о грудь Степана вытирала, за эти четыре года двух мужей сменила. А Ольга, сколько в ней сил было, ждала. Письма Степану писала. Степан, правда, не отвечал, однако, если домой писал, совесть ему подсказывала хоть привет этой козе с двумя косич­ками передать. Год прошел, два, три... Тут мать Степанова уже Ольгу прини­мает почти как свою дочку: когда две женщины одного мужчину ждут — одна сына, другая... ну, пусть, жениха, разве ж они не родные? Вместе волнуются, если вестей долго нету, радуются разом, как письмо придет.

Вернулся Степан. Видали бы вы: бравый моряк, статный такой. Как про­шел по Почутову — куры шептаться стали. Как водится, всей деревней собра­лись моряка встретить вечерком. Сидит Степан в форме морской, а рядом с ним — дивчина городская, вся такая культурная, курицу вилкой ест.

И Ольга пришла. Она к этому времени уже и не козочка с двумя косичка­ми, а дивчина дай-то Бог, с косой в руку за спиной. Вместе с матерью Степана хлопотала, на стол подавала, гостям угождала. А уж как все к концу пошло, встала и сказала: «Ты, Степан, сколько хочешь, невест привози, а все равно мой будешь».

Опять оконфузила деревню.

Месяц прошел — зовут Степана учиться. Он же книжки читать любит, — кому еще быть бухгалтером? Поехал Степан учиться. А через месяц-другой к его родителям — сваты в дом. Люди знатные на машине собственной при­ехали. Ну, и с дочкой своей.

Видел я ту дочку. Курица курицей. Вроде все при ней, да только — никакая.

Тут надобно вот что пояснить. Степан наш по женской части — полный профан. Где любовь, а где притворство — ни в жисть не разберет. Если его которая голубит да целует — Степан уже думает, что это любовь настоящая. Ну, известное дело, книжки читает... Беда, в общем. И вот эта городская, у которой родители с машиной, тоже и целовать умела, и в постель к Степану залезла. Тот как познал всю сладость любви, ни о чем думать не мог дальше. Все, говорит, люблю ее.

И вот, сидят-рядят семьи Степана и этой городской, а Ольга под окна­ми сторожит. И только вышел Степан до ветру — она его на обратном пути и перестрела.

И увела!

Черт его знает, что в то время в голове Степановой делалось, но видно вспомнил он, что это девчушка... да уже девушка, ждала его верно четыре года, матери его опорой была... В общем, пожалел Степан Ольгу. Пошел с ней гулять у речки.

Признавался мне потом Степан по секрету: если у него с городской той сладость была как от меда липового — сладкая да приторная, то с Ольгой у него под вербой у пруда такая нежная боль приключилась, что сам он слезу обронил.

А тут крик на всю деревню: ищут Степана, замовины же идут, о свадьбе договариваются.

Оставил Степан Ольгу, побрел в свой дом — где его со сватами другая невеста ждала.

А Ольга час спустя всю одежду с себя как есть сняла, камыша нарвала, им стыд бабий прикрыла да и пришла в дом. Там и оторопели. А она с порога: «Не видать вам Степана! Мой он!»

Выгнали Ольгу. Свадьбу стали готовить. И тут оказывается, что у той, городской, живот расти стал. Ну, Степану жениться — как черемухе цвести: не отвертеться.

В то лето, как сейчас помню, косили мы в лугах заливных. Тяжко, скажу вам. На неделю уезжали из деревни. Там и ночевали. Ну, и бабы с нами — сено из болота выносить. И вот шалашик Степан сделал себе и другу, а тут Ольга явилась. Другу слово шепнула, в руки сунула чего-то — тот и пропал. И сама Ольга в шалаш к Степану залезла.

Сам Степан говорил: не любил он Ольгу. Но жалел. Вот от жалости и принял. Еще раз.

И понесла Ольга. Да так свой живот впереди себя носила, словно хоругвь на крестном ходу. Радовалась.

Ну... Расстроилась та городская свадьба, как узнали они, что Степан девке ребятенка сделал. Безо всякой свадьбы (так, посидели вечерком) пришла Ольга в дом Степана и стала жить.

Тут надо честно сказать: хозяйка она отменная. И мать Степанову, лежа­чую три года, доглядела так, как иные своих матерей не глядят.

Про Степана и говорить ничего не надо: он за Ольгой как за каменной стеной оказался. Идут ли гулять — она соколом у него под рукой. В том смысле соколом, что скажи кто слово против Степана — кинется, глаза выца­рапает. Уж как глядела — пылинки сдувала. Степан всегда накормленный, ухоженный. На работу свою в бухгалтерию идет — все на нем выстиранное, выглаженное. В доме чистота да порядок, которых Почутово отродясь не видывало: в горнице в носках без обуви ходят, едят каждый из своей тарелки, как в ресторане. Однако пылинки сдувала, а самому спуску не давала: он при ней только, не дай Бог на какую иную глянет...

В общем, мало кто Степану не завидовал. Ну, честно сказать, и сам Сте­пан, пусть себе и бесхарактерный, однако же руки имел мужские: порядок поддерживал, дом содержал в исправности, двор в чистоте. У него все записа­но было: когда корова покрывалась, когда свинья рыскала, чем одна отелилась и сколькими другая опоросилась.

Ровно жизнь Ольги и Степана текла. Пятерых детей вырастили, те разъ­ехались, внучат нарожали. Почитай, каждое лето изба Степана и Степанихи полна ребятни.