Однажды в Риме. Обманчивый блеск мишуры

— Я думаю, в случае с наказаниями применяется другая методика — не цирковая, а скорее жокейская. Знаете, такие короткие свистящие хлесткие щелчки — пока хлыст не преломится надвое. И тогда ошметки презрительно бросают в физиономию жертве.

— Как хорошо вы в этом разбираетесь.

— Догадки строить никому не возбраняется.

— Ну, как бы там ни было. А знаете, вся эта история — совсем не шутка… И моя бедняжка Крессида страшно расстроилась. Вот уж кто по-настоящему злится. Понимаете, бедная девушка никогда не занималась подбором персонала. И с моим до поры до времени вполне готова была мириться — в конце концов, в «Алебардах» прекрасно идут дела, не так ли? Но, на беду, она прослышала, что вся «рабочая команда» из поместья одного греческого миллионера, недавно умершего, изъявила желание в полном составе перебраться в Англию, спасаясь от «черных полковников»[97]. Моя невеста загорелась идеей заполучить этих греков сюда, уверена, что именно Найджел подбросил ей дурацкое послание, и теперь требует заменить всех слуг во что бы то ни стало.

— А вы полагаете, Найджел невиновен?

— Конечно. Он кто угодно, только не тупой осел.

— Но что, если с ним… Простите, но вы сами рассказывали, как его перевели из обычной тюрьмы в Бродмур.

— Ради бога! Он нормальнее многих нормальных. Полное и окончательное излечение! Боже мой, да, я прекрасно понимаю, что записка Крессиде составлена как бы в его стиле, но считаю — это случайность.

— Вот как, — в задумчивости проговорила Трой.

— Именно так. То же самое и в случае дяди Блошки — любой сразу подумает на Катберта. Вы, конечно, помните, что он зарезал смазливого поваренка, который склонил к сожительству его жену. Свидетели утверждали, что термин «рогоносец» сыграл роль спускового крючка, именно от него Катберт так взбеленился. Это слово встречается на каждой странице его показаний.

— А он знает, как оно пишется?

— Понятия не имею.

— Ну так как же вы объясните «сходство почерков»?

— Начнем с того, что я не допускаю возможности, что Катберта и Найджела, независимо друг от друга, внезапно осенила идея строчить на одинаковой бумаге (это мой собственный сорт из библиотеки, я проверил) одинаковыми заглавными печатными буквами анонимки, полные яда одного, так сказать, сорта.

(А Мервина — идея развешивать над дверьми устройства от воров, промелькнуло в голове у Трой.)

— Равным образом неправдоподобно, — продолжал Хилари, — чтобы кто-то третий из слуг написал эти письма ради компрометации первых двух. Повторяю, все они очень дружны между собой и преданы друг другу. Все без исключения.

— Кто же тогда?

— Посмотрим, что нам остается. Есть факт: кто-то записки состряпал и подбросил. Это не я и, смею думать, не вы.

— Не я.

— Не вы. В таком случае придется прибегнуть к классическому reduction ad absurdum[98]. Выбор, конечно, открывается самый неправдоподобный, но что делать? Блошка. Клумба. Крессида. Дядя Берт.

— А также Маулт.

— Великий боже! — воскликнул Хилари. — Любимый объект фантазий дяди Берта! Совсем забыл о Маулте. Разумеется. Запишите и его в список. Маулт, значит…

— Мистер Смит, кажется, считает…

— Да. Должен вообще заметить, — хозяин дома с беспокойством взглянул на Трой и принялся расхаживать по комнате, словно взвешивая, как лучше закончить фразу, — должен заметить, — продолжил он наконец, — что дядя Берт — ходячая диковина. Необыкновенный человек. Совсем необыкновенный.

— В самом деле?

— Да. У него масса личин. Есть личина под условным названием «злой насмешник из Ист-Энда». «Я, знаете ли, этакий хитрован из породы кокни», — говорит нам она. Он, конечно, и вправду из кокни. Тележечный торговец семидесятилетней выдержки, винтажный марочный экземпляр. Но давно взял себя в кавычки и сбрасывает их, только когда это нужно. Слышали бы вы его за столом переговоров! Никакого акцента, никаких чудачеств, он так же четок, нормален и выдержан, как все мы, а воспитан, боюсь, лучше большинства из нас.

— Любопытно.

— Весьма любопытно. Кроме того, у него, у дяди Берта, — глубоко оригинальное чувство юмора.

— Тяготеет к черной комедии?

— Да. Точно. Если бы такого жанра не существовало, он бы его придумал, — подтвердил Хилари. — Еще старик чертовски проницателен, разбирается в людях, любит копаться в тайниках их характеров. И еще ему не откажешь, конечно, в… — Билл-Тасман не закончил фразу. — Займусь-ка я елкой, — перебил он сам себя. — Это очень успокаивает.

С этими словами он распахнул крышку ящика с украшениями, стоявшего у подножия дерева…

Мистер Смит, уходя, оставил приоткрытыми тяжелые двойные двери в главный зал, и теперь оттуда вдруг послышались звуки переполоха и кутерьмы. Кто-то поспешно, чуть не кубарем несся по лестнице, издавая на ходу какие-то неясные шумы. Затем этот кто-то поскользнулся, упал, чертыхнулся, встал и резкими зигзагами двинулся дальше по залу. Наконец двери распахнулись настежь, и в гостиную снова ворвался Берт Смит.