Однажды в Риме. Обманчивый блеск мишуры

— Но вы хорошо танцуете, — сказала она через несколько секунд. — Почему вы сказали не так? Это то британское самоуничижение, о котором мы слышим?

— Танцуя с вами, трудно ошибаться.

— Ха-ха, ха-ха, комплимент! Лучше и лучше!

— На другую вечеринку вы не едете?

— Нет. Мой муж считает, что нам это не подходит. Ему не очень понравилось, в каком стиле это было предложено. Это скорее для мужчин, сказал он, поэтому я дразню его и говорю, что он большой консерватор, а я не такая уж и неискушенная.

— Но он остается тверд?

— Он остается тверд. Значит, вы едете?

— Я согласился, но теперь вы меня тревожите.

— Нет! — воскликнула баронесса с лукавой улыбкой. — Этому я не верю. Вы такой шикарный. Искушенный. Это я вижу очень ясно.

— Перемените решение. Поедемте, присмóтрите за мной.

Это вызвало у баронессы взрыв веселья. Она мастерски скользила в танце, заливаясь смехом, а потом, когда Аллейн стал настаивать, внезапно приняла серьезный вид. Понизив голос, баронесса объяснила: она уверена, что Аллейн ей не поверит, но они с бароном действительно придерживаются самых пуританских взглядов. Они лютеране, сказала баронесса. Они, например, отнюдь не в восторге от римской ночной жизни, как ее изображают в итальянских фильмах. Аллейн когда-нибудь слышал об издательской фирме «Адриан и Велкер»? Если нет, она должна сказать ему, что они стоят на очень твердых позициях в отношении морали и что барон, их представитель за рубежом, поддерживает данный подход.

— В наших книгах все чисто, все честно и благотворно, — объявила она и с большим воодушевлением начала расписывать сей высокий стандарт литературной гигиены.

Это не поза, подумалось Аллейну, это склад ума: баронесса Ван дер Вегель (как, по-видимому, и ее муж) была по-настоящему набожной и, подумал он, искоса глядя на этрусскую улыбку, обладала, по всей вероятности, спокойной безжалостностью, которая так часто сопровождает пуританский характер.

— Мы с мужем, — сказала она, — согласны в отношении… кажется, вы называете это «терпимое» общество, правильно? Мы согласны абсолютно во всем, — добавила она со сдержанным бесстыдством. — Мы всегда счастливы вместе и соглашаемся в наших взглядах. Как близнецы, верно? — И она снова разразилась хохотом.

Танец, безмятежность, внезапные приступы веселости баронессы подтверждали ее несуразные заявления: она была чрезвычайно довольной женщиной, подумал Аллейн, физически удовлетворенной женщиной. Интеллектуально и морально удовлетворенной, кажется, тоже. Она повернула голову и посмотрела на сидевшего за столиком мужа. Супруги улыбнулись друг другу и приветственно пошевелили пальцами.

— Вы в Риме впервые? — спросил Аллейн.

Когда люди танцуют, и танцуют слаженно, то, какими бы чужими ни были они друг другу в остальном, между ними возникает физическое согласие. Аллейн немедленно уловил возникшее у баронессы отчуждение, но она с готовностью ответила, что они с мужем несколько раз бывали в Италии, и в частности в Риме. Муж достаточно часто ездит сюда по делам издательства, и когда это удобно, она его сопровождает.

— Но в этот раз вы просто отдыхаете, — уточнил Аллейн.

Баронесса подтвердила и спросила:

— Вы тоже?

— О, безусловно, — ответил Аллейн и отправил партнершу в дополнительное вращение. — А в предыдущие визиты вы посещали экскурсии с «Чичероне»? — поинтересовался он. И снова — ошибиться было нельзя — холодок отчуждения.

— По-моему, это бюро возникло недавно, — сказала баронесса. — Совершенно новое и крайне занимательное.

— Вам не кажется странным, — спросил Аллейн, — что, похоже, никого из нас особо не беспокоит отсутствие нашего чичероне?

Он почувствовал, как приподнялись массивные плечи.

— Наверное, это странно, — признала баронесса, — что он исчезает. Мы надеемся, что с ним все в порядке, не так ли? Только это мы и можем сделать. Тур получился удачным.

Они прошлись мимо их столика. Барон воскликнул: «Отлично, отлично!» — и негромко поаплодировал своими ручищами, хваля их танец. Леди Брейсли оторвала взгляд от Джованни и утомленно-оценивающе посмотрела на них. Майор спал.

— Мы думаем, — сказала баронесса, возобновляя разговор, — что у него возникли, вероятно, неприятности с продавщицей открыток. С Виолеттой.

— Она явно устроила ему сцену.

— Мы считаем, что она была там. Внизу.

— Вы ее видели?

— Нет. Мисс Джейсон видела ее тень. Нам показалось, что мистер Мейлер расстроился, когда услышал об этом. Он изо всех сил делал вид, что не придает этому значения, но был расстроен.

— Весьма устрашающая дама, эта Виолетта.

— Она ужасная. Подобная ненависть, так открыто показанная, — пугает. Любая ненависть, — заметила баронесса, ловко откликаясь на смену танцевального па, — очень пугает.

— Дежурный монах обыскал все помещения. Ни Мейлера, ни Виолетты не нашли.

— А, монах, — проговорила баронесса Ван дер Вегель, и абсолютно ничего нельзя было извлечь из этой реплики. — Возможно. Да. Может, и так.

— Интересно, — зашел с другой стороны Аллейн, — говорил ли вам кто-нибудь, что вы похожи на этрусков?

— Я? Я голландка. Мы голландцы, мой муж и я.