Однажды в Риме. Обманчивый блеск мишуры

Катберт был лысеющим пожилым человеком лет шестидесяти с сильным громким голосом, крупными руками и вечно потупленным взглядом. Обязанности свои он исполнял сдержанно, спокойно — как, впрочем, и его помощник, — но в общей манере их поведения проглядывала какая-то настороженность и в то же время бесстрастность, «тусклость». Они не хитрили, не вертелись, не виляли, не клали ничего за пазуху, но почему-то казалось, что вот-вот начнут это делать. Почему-то приходила на ум мысль: в их поведении нет ничего скрытного, лукавого, подозрительного, хотя обычно подобные мысли на ум вообще не приходят. В какой мере это странное впечатление следовало приписать позднейшей оглядке назад, а в какой — непосредственному наблюдению в реальном, так сказать, времени, Трой не бралась судить, однако, поразмыслив, решила: в конце концов, это вообще дело мудреное — настроить себя на существование в обществе домашней прислуги, состоящей исключительно из убийц. Катберт, к примеру, прикончил любовника своей жены, юного симпатичного поваренка — сам он в те времена служил метрдотелем. Как сообщил своей гостье Хилари, в силу смягчающих обстоятельств смертный приговор был заменен на пожизненное заключение, а там уж свою роль сыграло примерное поведение — в общем, через восемь лет осужденный оказался на свободе. И теперь он «безобиднейшее существо на свете, — заверил Хилари. — В конце концов, поваренок обозвал его жалким рогоносцем и плюнул ему в лицо как раз в тот момент, когда Катберт отсекал куриное крылышко. Естественно, он набросился на наглеца».

Мервин — главный лакей и бывший рисовальщик вывесок — был, как выяснилось, виновен в умерщвлении вора-домушника при помощи самодельного устройства против подобных типов. «Право же, — уверял Хилари, — упечь его в кутузку было уж слишком… Очень даже слишком. Он ведь не собирался никого ликвидировать, знаете ли, а хотел только дать отпор захватчику — если кто вдруг отважится к нему вломиться. Вот только бедняга совершенно недооценил ударный потенциал доброго старомодного утюга, закрепленного веревкой над дверью. Понятное дело, Мервина возмутила попытка лишить его свободы после прискорбного происшествия у него дома, и при задержании он повел себя столь несдержанно, что немедленно был отправлен в „Юдоль“».

Кроме этой компании в усадьбе трудились еще двое посягнувших на человеческую жизнь.

Во-первых, повар по имени Уилфред, известный среди друзей под странным прозвищем Кискоман — очень уж он любил кошек и всегда звал их кисками.

— Он на самом деле повар, самый настоящий. Но, — поделился Хилари по секрету с Трой, — понимаете ли, не самый мужественный человек. «Настоящим мужиком» его не назовешь. Собственно, по этому делу он сначала за решетку и загремел, но уже там, отбывая наказание, как-то раз напал на надзирателя, который приставал к нему, когда Уилфред был не в настроении. Все знали, что тот мерзкий тип ненавидел кошек и измывался над ними в какой-то там форме, не знаю. Сами догадываетесь, натиск Кискомана оказался яростным вдвойне, так что жертва этого натиска, к глубокому сожалению, пробила головой стену камеры и погибла. Ну, а Уилфреду весьма ощутимым образом увеличили срок.

Оставался второй лакей, Найджел — этот в былые годы трудился на заводе, поставлявшем деревянных лошадей для парков аттракционов и каруселей, потом еще выполнял какую-то очень творческую работу на фабрике восковых фигур, пока наконец не свихнулся на религиозной почве до такой степени, что ему уже ничего нельзя было доверить.

— Он попал в суперсуровую секту, — пояснил Хилари. — С каким-то там очень строгим монашеским уставом, да еще с весьма причудливыми нюансами. В общем, то одно, то другое, капля за каплей — жизнь взвалила на Найджела слишком уж тяжелое бремя. Шарики у него заехали за ролики, и он прикончил одну даму, которую до сих пор называет не иначе как «великой грешницей». Бедолагу отправили в Бродмур[66], и, хотите верьте, хотите нет, он излечился!

— Надеюсь, меня он не сочтет «великой грешницей»?

— О, нет-нет, гарантирую. Вы… совсем не того типа, да и к тому же теперь Найджел у нас просто образец рассудительности и сдержанности. Единственное безобидное сумасбродство, какое за ним сохранилось, — всегда рыдает, когда вспоминает о своем преступлении. А еще у него настоящий врожденный дар ваятеля. Если к Рождеству у нас выпадет снег, обязательно попрошу его слепить нам снеговика.

Кто еще остается — там, снаружи? Ну, там сейчас только Винсент, садовник. Потом, когда ландшафтные дизайнеры закончат свое дело, придет время набрать полный штат сотрудников для работы в поместье. А пока достаточно временных помощников и Винсента.