Однажды в России

- Благородная профессия, - с уважением заметил Тизенгауз, надеясь завязать непринужденный разговор и тем самым хоть сколько-нибудь смягчить упорного прибалта. - Моя покойная жена тоже была учительницей, преподавала историю в старших классах. Умерла совсем молодой, в двадцать девять лет, от крупозного воспаления легких.

На малоподвижном лице Витаса не отразилось ни одной мысли. Он не мигая взирал на Тизенгауза и молчал как пень.

- Как же быть? - нарушил молчание Тизенгауз. - Не могли бы вы снова приехать в Ленинград спустя какое-то время?

Витас начал загибать толстые пальцы, как это делают тугодумы, что-то прикидывая в уме, и ответил далеко не сразу:

- Корошо. Я приету ф Ленинграт черес тфе нетели.

Чрезвычайно довольный исходом трудных переговоров, Тизенгауз продиктовал Витасу свой домашний адрес и номер телефона, после чего, прощаясь, протянул ему восемь рублей.

- Пожалуйста, Витас, возьмите на такси, как договаривались в магазине.

- Не нато тенег. - Витас впервые улыбнулся, обнажив крупные, пожелтевшие от никотина зубы. - Коллекционер не толшен опишать тругого коллекционера. То фстречи, Антрей Сфятослафофич!

Всего час назад, стоя в комиссионном магазине с только что купленным китайским резным камнем, Тизенгауз предвкушал, как дома, в спокойной обстановке, без промедления изучит покупку, заполнит карточку подробным ее описанием, впишет в каталог, а позднее, после ужина, начнет подбирать ей место, на что может уйти не один вечер. Теперь же, оставшись в одиночестве, он даже не притронулся к кейсу, а пустился в пляс. Еще бы, такая баснословная удача, как знакомство с Витасом, в жизни собирателя древностей выпадает не чаще, чем раз в десять, а то и в пятнадцать лет!

Причина несказанной радости Андрея Святославовича коренилась в том, что каждая из нефритовых обезьян символизировала один из месяцев года, все двенадцать образовывали серию, служившую своеобразным календарем у средневековых китайских императоров, а полной серии не было нигде в мире, даже в Лувре и в нью-йоркском музее "Метрополитен".

37. ЖЕНЩИНА В ЧЕРНОМ

Говоря знакомым, что работает в гастрономе, Сергей допускал известную неточность. Вверенное ему подразделение располагалось обособленно, на противоположной стороне Московского проспекта, во дворе старого, сталинской постройки дома, функционировало без какой-либо вывески и как две капли воды походило на американский форт времен освоения Дикого Запада: территория была обнесена глухим забором, в котором были прорезаны узкие бойницы, имевшие, впрочем, вполне мирное назначение - через эти чрезвычайно популярные в народе отверстия подчиненные Сергея принимали порожнюю стеклотару.

Когда Сергей утром приехал на работу, глаза слепило яркое февральское солнце. Безоблачный день не предвещал неприятностей, на душе было легко и спокойно. Притормозив машину у тесовых ворот, он по привычке дважды просигналил.

Престарелый сторож в коротком армейском бушлате, в валенках с самодельными галошами из автомобильных камер и в стеганых брюках с торчавшей из прорех грязно-серой ватой распахнул ворота, принял стойку "смирно" и, отдавая начальству честь, гаркнул:

- Ждравия желаю!

- Петрович, сколько целок сломал? - громко спросил Сергей, заранее зная ответ.

- Шешнадцать, - улыбаясь во весь беззубый рот, доложил мигом просиявший старичок.

- Добро. Так держать!

- Шлужу Шоветшкому Шоюжу!

Поставив "жигули" под навес, бок о бок с темно-красным "москвичом" Давида Шапиро, Сергей по-хозяйски осмотрел владения. Здесь же, под навесом, по четыре в ряд, замерли до весны сорок одноосных прицепов с желтыми бочками, снабженными надписью "Пиво", левее, уже под открытым небом, приткнулась к забору шеренга прицепов с другими бочками, предназначенными для разъездной торговли квасом, за ними громоздилась гора пустой деревянной тары, а справа, ближе к воротам, ровными рядами были выставлены ящики с винными бутылками, дожидавшимися отправки на базу. Не обнаружив ничего, к чему можно было бы придраться, Сергей щелкнул пальцами и зашагал в контору.

Их одноэтажный, неказистый на вид барак принадлежал к числу так называемых временных зданий и сооружений, которые блестяще зарекомендовали себя в годы социалистического строительства и на поверку оказались долговечнее капитальных. Взбежав на крыльцо, Сергей отворил наружную дверь и, миновав тамбур, вошел в просторное помещение, где трое грузчиков и приемщик вдохновенно забивали козла.

- Привет труженикам прилавка! - на ходу окликнул он доминошников.

- Наше вам! - вразнобой отозвались те, не прекращая игры.

Из бытовки Сергей попал в приемную, узкую, похожую на пенал клетушку с однотумбовым столом и стулом, на котором с журналом "Новый мир" в руках восседала его секретарша, добродушная толстушка Фира, по документам оформленная уборщицей, но отлученная от совка и швабры. Будучи племянницей Шапиро, она отбывала здесь трудовой стаж, необходимый для поступления в Институт советской торговли на льготных условиях.

- Привет, Фирок! - обратился к ней Сергей. - Кто-нибудь меня спрашивал?

- Были какие-то звонки, но трубку снимал дядя Давид.