Однажды в России

– Твою мать, – стараясь казаться спокойным, выговорил я, сердце же при этом бешено заколотилось. – Что происходит?

– А у кого ты спрашиваешь? – как ни в чём не бывало вежливо поинтересовался голос.

Я хотел что-то сказать, но нужды в этом не было. Он звучал у меня в голове, и вряд ли кто-нибудь ещё мог его услышать. Не до конца понимая, что происходит, я подошёл к трюмо и зачем-то уселся перед зеркалом. Внимательно вглядываясь в своё отражение, не сразу понял, что пытаюсь отыскать на лице признаки безумия.

На первый взгляд всё было в норме. Но стоило мне успокоиться, как прозвучало буквально следующее:

– Возьми себя в руки! Это не игра воображения.

И снова тишина. Прошло минуты три. Не более. Волнение моё стало убывать. Разум быстро освоился, и, казалось, происходящее ему даже нравится. Но что-то во мне противилось. Какое-то смутное предчувствие надвигавшейся беды.

– В этом и загвоздка, – прервал молчание голос. – Зачем думать? Не проще ли доверять чувствам?

Происходящее становилось всё более занятным. А он продолжал говорить:

– Ты не задумывался об этом, потому что твой ум заключён в темницу. Темница эта – ваш «здравый смысл». Жить, во всём полагаясь на него, довольно скучное занятие. Но если кто-то заступит черту, вы сразу осудите то, что сами давно сделали нормой. Скажи, зачем вы постоянно игнорируете чувства? Без них ваша жизнь невозможна! Закрой глаза…

Он действовал словно гипноз, вынуждая покорно повиноваться. Веки стали свинцовыми и под тяжестью опустились…

Я парил в воздухе! От восторга перехватило дыхание и хотелось кричать! Такого чувства я ещё не испытывал! Взмывая к солнцу, наслаждался полётом. Прямо подо мной расстилался бескрайний воздушный ковёр. Синева неба звала и манила, но я сменил направление и стал стремительно приближаться к земле.

Внезапно облака превратились в мрачные свинцовые тучи. Свисая над самой землёй, они кутали её в грязный перистый кокон. Солнечный свет, преломляясь, окрашивал местность в красно-чёрные цвета. Взору моему открылась картина, какую не мог себе даже представить! Признаюсь, я не был готов к подобному зрелищу, и предательская слабость заставила невольно содрогнуться.

Поверхности земли видно не было, всё завалено грудами обнажённых людских тел. Вглядываясь в эти копошащиеся пирамиды, я увидел, что их ступеньками служат человеческие головы. Пирамиды беззвучно шевелились, чем-то смахивая на гигантские муравейники.

Тела, забравшиеся на вершины, с громким чавканьем поглощали кишащие массы, и, раздавленные, они вновь становились их основанием. Но все почему-то стремились вверх, и что-то жуткое было в решимости любой ценой подняться выше.

Цепляясь за торчащие руки и ноги, тела давили тела, ступали по головам, плющили носы. Раскрытые рты извергали немые проклятия. Болью и отчаянием давалось каждое движение. Всё происходило в тиши и мне казалось, что эта борьба длится уже целую вечность.

Наблюдая сверху за открывшейся мне жутью, я заметил, что тела общаются чувствами. Различая самые яркие из них, узрел, что боль была цвета крови. Мрачным сиянием озаряла она картину, возникшую словно из кошмаров.

Вычурно сверкала зависть. Обманывая зрение, она меняла тона, коих было множество, но не становилась от этого привлекательней. Внезапно появившись, исчезала, искрясь равнодушием, но я знал – это очередная маска. Затаив дыхание, следил я за чарующей красотой, от которой по телу пробегал озноб.

Самым мрачным цветом обладала, пожалуй, ненависть. Она была черна как ночь. Не уверен, что смогу объяснить, почему именно так определил цвета. Я сделал это неосознанно и, скорей всего, ошибся. Вся панорама время от времени озарялась яркими вспышками чувств. Молниями пронзая тела, они бросали вызов небу, что пряталось за тучами.

Я попытался найти любовь или надежду, но тщетны были старания. Они находились внизу, раздавленные громадной человеческой массой. Устало скользя взором по поверхности, я заметил, как луч тёмного цвета вознёс на вершину очередного счастливца. Едва глотнув свежего воздуха, тот был сразу же обвит, словно щупальцами, десятками тянущихся к нему рук. Мгновенье, и ненасытное человеческое болото поглотило это слабое, жалкое тело…

Раскрыв глаза, некоторое время я лежал без движения. Пульс постепенно приходил в норму.

– Для чего вам болезни? – раздался вопрос. – И благо ли они?

Я молчал, будто не слыша. Тогда он стал говорить, не обращая на меня внимания.

– С точки зрения больного, болезнь зло. Она сжигает организм. Впрочем, кто-то проявит сочувствие, но лучше б ему оставаться равнодушным.

Эти слова вызвали былые воспоминания, и вновь я ощутил на себе презрительные взгляды жалости. Меня бросило в жар. Голос, словно не замечая, продолжал:

– Чужая боль мало заботит. Интересно другое. Ваши религии основаны на смирении, но прошли века, а вы так и не научились принимать страдание как должное.