Читаем Однажды замужем полностью

— И с характером. Значит, жить будешь. Не помрешь.

— А я и не собиралась. Просто переходила улицу.

— У тебя что, врожденная тяга к нарушениям правил?

— Вы, случайно, не милиционер?

— Нет. А жаль: на его месте я бы оштрафовал тебя на десять рублей. Или двадцать. Чтобы знала.

— Боюсь я ваших милиционеров! — дернула плечом и провела ногтем по прутьям корзины. Получился очень даже мелодичный звук: тр-р-рынь!

— Что там у тебя? — кивнул Володя на плетенку.

— Груши. Мать из Отрадного прислала. Витамины для третьего тура, — усмехнулась невесело. — А я вот…

— Да, знатная корзина. Настоящая верейка.

— Чем она вам не нравится? — спросила с вызовом.

— Кто тебе сказал? Очень нравится! Просто катастрофически нравится! — уверял с нарастающим энтузиазмом. — Только вот не маловата ли для витаминов? А?

— Как раз, — ответила сухо и приказала: — Остановите.

— Уже? — огорчился Володя, нажимая на тормоз. Но в самый последний момент, перед тем как окончательно дожать педаль и подрулить к тротуару, предложил: — А знаешь, поедем в какое-нибудь кафе. Я еще не обедал. Посидим, поговорим. У тебя беда, у меня свои неприятности. Два минуса иногда дают плюс. Не боишься?

— Я? Вас? Вот еще! — И захлопнула открытую было дверцу. — Можете называть меня Линкой.

Они остановились у небольшого кафе на улице Чехова.

— Как же все произошло? — спросил Володя, когда официантка взяла у них заказ. — Когда?

— На втором туре.

— Срезалась?

— Официально — нет. Но это потому, что в приемной комиссии был один из бывших учеников тети моей. Он — известный артист. Тетка, наверно, его втихаря просила обо мне: он иногда ей звонит, поздравляет с праздниками.

— Что ж тут такого? Ничего плохого в этом нет, — начал он, слегка спотыкаясь. — Сейчас все просят. Друг другу надо помогать. Век такой…

Линка пристально посмотрела на него. Но на Володином лице было искреннее желание утешить ее.

— Положим, пройду. А потом? Кто за меня играть будет? У этого актера, что тетке звонит, каждый раз, когда он по пьесе умирает, синеют ногти — тетя Катя рассказывала. Я так не смогу. Никогда в жизни. А плохих актрис и без меня хватает.

— Хотела стать непременно звездой?

— Хотела. Очень…

…Линка вспомнила: луг, звенящий кузнечиками, запах ромашек и клевера. И много-много солнца. Там было всего очень много, на берегу той небольшой речки, — стрекоз, жаворонков, солнца, смеха. И ромашек — целый ворох нарвал Толик.

«Сумасшедший! Ты что, весь луг оборвал?»

«Не весь, две ромашки оставил».

«Почему именно две?»

«А ты подумай. До сих пор вроде была сообразительной, — смеется Толик и осыпает ее душистыми, разомлевшими на солнце ромашками. — Привыкай! Цветы и слава — спутники киноактрисы. Неповторимой, необыкновенной, как напишут в «Советском экране», Л. Сизовой… Нет, Соколовой», — поправился он.

Где-то внутри ее тренькнул и задрожал тонкий-тонкий звук. Стал крепнуть, рваться наружу, навстречу этой сверкающей сини и песне жаворонка, набирать высоту. И Линка поняла, что если она сейчас чего-нибудь не предпримет, то погибнет. Просто взорвется и разлетится на мелкие кусочки от счастья. Она раскинула руки и, крутанув косой, плюхнулась на землю, на ромашки. Глотнула их пряный жаркий запах и чуть не потеряла сознание: так здорово. И все звенит — и трава, и воздух, и тело. Каждая жилка, каждый мускул — до того все упруго, молодо. И до того хочется жить! «Соколовой»! Да, он так сказал…

…Не оправдала. Не потянула. Эх ты!..

— Лучше сейчас, чем потом. Тогда будет поздно, — словно прочел ее мысли Володя. — В общем, молодчина. Не каждая бы смогла.

Линка молчала.

— Ты любишь музыку? Я закажу, — предложил, вставая. — Кого ты любишь?

— Вивальди.

Володя удивленно глянул на нее и пошел заказывать пластинку.

— К сожалению, Вивальди нет, — сообщил, вернувшись. — Но когда мы с тобой придем сюда в следующий раз…

— Долго жить собираетесь! — скривила губы Линка.

Володя сел напротив и смотрел, как Линка, опустив глаза, сцарапывает ноготком едва заметное пятно на белой скатерти.

— Ты у тетки живешь?

Линка кивнула.

— А родители? В Отрадном?

Она снова кивнула. Наступила пауза. Линка, казалось, внимательно слушает музыку.

— Посмотри, что я купил сегодня в букинистическом, — сказал Володя, когда пластинка кончилась, и вынул из своего «дипломата» небольшой томик.

— Это Гёте, редкое издание. Называется…

— Не подсказывайте, я сама, — оживилась вдруг Линка. — «Страдания молодого Вертера», — перевела подумав.

— Знаешь немецкий? — удивился Володя. — Хочешь, подарю? — Он протянул ей томик Гёте.

— Ой, что вы! — замахала она руками. — Я еще не доросла. Немецкий в школе учила. А греческий — самостоятельно, — проинформировала и скромно опустила глаза.

— Греческий? Он-то тебе зачем? — Володя налил в бокалы пепси-колы.

— Считаете меня недостаточно избранной для античных языков? — посмотрела на него с вызовом.

— Да нет, — смутился Владимир. — Слушай, почему ты все время стараешься уколоть? Или это твой способ защищаться?

Посмотрел на нее в упор, но Линка сосредоточенно ковыряла принесенный официанткой салат.

— Ничего, пройдет, — немного погодя произнес Молодя. — Это из-за второго тура…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Плаха
Плаха

Самый верный путь к творческому бессмертию – это писать sub specie mortis – с точки зрения смерти, или, что в данном случае одно и то же, с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат самых престижных премий, хотя последнее обстоятельство в глазах читателя современного, сформировавшегося уже на руинах некогда великой империи, не является столь уж важным. Но несомненно важным оказалось другое: айтматовские притчи, в которых миф переплетен с реальностью, а национальные, исторические и культурные пласты перемешаны, – приобрели сегодня новое трагическое звучание, стали еще более пронзительными. Потому что пропасть, о которой предупреждал Айтматов несколько десятилетий назад, – теперь у нас под ногами. В том числе и об этом – роман Ч. Айтматова «Плаха» (1986).«Ослепительная волчица Акбара и ее волк Ташчайнар, редкостной чистоты души Бостон, достойный воспоминаний о героях древнегреческих трагедии, и его антипод Базарбай, мятущийся Авдий, принявший крестные муки, и жертвенный младенец Кенджеш, охотники за наркотическим травяным зельем и благословенные певцы… – все предстали взору писателя и нашему взору в атмосфере высоких температур подлинного чувства».А. Золотов

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Советская классическая проза