Читаем Однажды замужем полностью

— Только не надо меня утешать. Сама справлюсь, — вспыхнула Линка.

Володя пожал плечами и молча принялся есть. А Линке вдруг стало стыдно за свою резкость.

— А с греческим… греческий я просто так, из любопытства. Его моя бабка знала. Плохо, конечно. С ней по соседству жила греческая семья. Бабушка и меня немного научила.

— Слушай, а не пойти ли тебе в университет? — Володя положил вилку и посмотрел на Линку. — На германское отделение? Или в педагогический, на иностранный? У тебя четко выраженная тяга к языкам. А сочетание немецкого с греческим…

— Ой, да какое сочетание! — рассмеялась Линка.

— Ничего, я помогу. Было бы желание…

Мелкими глотками Володя отхлебывал холодную, с дымком, пепси и смотрел на Линку.

— Что вы меня так рассматриваете? — не выдержала она. — У меня что-нибудь не в порядке?

— Нет, все в полном порядке, — успокоил Володя. — Просто я подумал… я ведь тебя чуть не задавил.

— Большое вам спасибо, что не задавили.

— Нет, это тебе спасибо! Не дала себя переехать. — Он сидел, держа в руках бокал с соком, и продолжал смотреть на Линку. — Слушай, а может, это судьба?

— Что вы имеете в виду? — вскинулась Линка.

— Ну… это. — Володя сделал неопределенный жест бокалом, очертив им в воздухе какую-то странную, уходящую вверх спираль. Но, наткнувшись на Линкин колючий взгляд, уточнил: — Я имею в виду театральный. Может, твоя судьба в другом…

Линка резко мотнула головой. Дз-зе-нь — послышался звон упавшего бокала.

— Ой! — подскочила Линка, подхватывая бокал. — Ой! Это коса! — с досадой отшвырнула свою непослушную плеть назад, за спину. — И на вас попало? — испуганно выкатила глаза на темное пятно от пепси-колы на светлых Володиных брюках, — Ой, простите, пожалуйста! Ой! — схватила солонку, сыпанула из нее на пятно.

— Ничего, до свадьбы сойдет, — усмехнулся Володя. — А я знаешь о чем мечтаю? Сделать перевод с персидского. Любопытнейший язык, очень древний. А красивый какой, послушай… — Володя произносил персидские слова, а Линка слушала внимательно, словно понимала, что они значат…


— Куда теперь? — спросил Володя, когда они свернули с Ленинградского шоссе и повернули на Химки. — Ты живешь у тетки? Говоришь, она учительница?

— Была, — поправила Линка. — Но вдруг решила, что не так учит, и ушла. Хотя ее уговаривали остаться.

— Что значит «не так»? А как надо?

— В том-то и дело, что этого никто не знает. И тетя Катя — тоже. Потому и спрыгнула на полном ходу. — Линка заметила, что Володя улыбнулся. — Вы не думайте, что она какая-нибудь там чудачка или с приветом. Просто тетка у меня слишком порядочная. Она говорит, что не знает, как учить, чтобы сделать людей счастливыми. Вот она и… — Линка вздохнула. — Нет, она у меня удивительный человек, тетя Катя. Она по лицам читает. Вот посмотрит на вас — на лицо, на улыбку, и все про вас скажет!

— И что же она про меня скажет? — Он преувеличенно широко растянул губы и, сделав глупое лицо, глянул на Линку.

«Паясничает!» — обиделась Линка и взялась за ручку дверки: они приехали.

— Подожди. Посиди еще немного! — Он принял нормальное выражение. — Ну, немного!

— Нет, пора, — подхватила корзину, открыла дверцу. Потом снова захлопнула, вынула из корзины несколько крупных, с коричневыми, надраенными солнцем, боками груш, протянула Володе: — Это вам. Берите, берите, — сунула ему груши. — «Бера», самый вкусный сорт.

— Сколько тебе лет? — неожиданно спросил Володя.

— Семнадцать, — ответила Линка и выпрыгнула из машины. — Скоро будет…

Володя, отрулив от ее дома, долго совершал в уме несложное математическое действие: двадцать шесть минус семнадцать. Причем неполных. Многовато, черт возьми…


— Это что за хмырь? — строго поинтересовался Толик, когда впервые увидел потрепанный Володин «Москвич» у калитки дома тети Кати.

— Это не хмырь, — терпеливо пояснила Линка. Строгость, прозвучавшая в его голосе, ей нравилась. — Это — Владимир Михайлович. Он мне с немецким помогает. — Толик смотрел на нее, сурово сдвинув брови. — Ну, на правах товарища, понимаешь?

— Нет. А на каких правах он ухлестывает за тобой?

— Что? — расхохоталась Линка. — Он мне учебники привез. Надо же мне куда-нибудь поступать или нет? — Заглянула в его темные от гнева глаза. И, схватив Толика за руку, потащила из дома. — Пойдем я вас познакомлю…

Так у них и повелось. Толик, который сдавал последние экзамены, почти целые дни проводил с Линкой.

«Шел бы в сад, — ворчала на него тетя Катя. — Мешаешь ей заниматься!»

Володя иногда заезжал к вечеру после работы. Помогал с немецким. Русский и литературу он тоже любил и хорошо помнил. «После немецкого займемся русским», — составил для Линки программу-минимум. И привозил все новые учебники. Тетя Катя все вздыхала: «Забыла, чего там Белинский писал в своем письме к Гоголю? Не помнишь, Лин?» — ненавязчиво заставляя Линку заглянуть в учебник.

«Давай и я тебе помогу. Ну, хотя бы с историей», — предлагал Толик без особого энтузиазма.

«Нет, — отмахивалась Линка, — не надо помигать. Ты мне лучше помешай немножко. Ну, пожалуйста!..»

Смеясь, они хватались за руки и убегали куда-нибудь из дома. На несколько часов.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Плаха
Плаха

Самый верный путь к творческому бессмертию – это писать sub specie mortis – с точки зрения смерти, или, что в данном случае одно и то же, с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат самых престижных премий, хотя последнее обстоятельство в глазах читателя современного, сформировавшегося уже на руинах некогда великой империи, не является столь уж важным. Но несомненно важным оказалось другое: айтматовские притчи, в которых миф переплетен с реальностью, а национальные, исторические и культурные пласты перемешаны, – приобрели сегодня новое трагическое звучание, стали еще более пронзительными. Потому что пропасть, о которой предупреждал Айтматов несколько десятилетий назад, – теперь у нас под ногами. В том числе и об этом – роман Ч. Айтматова «Плаха» (1986).«Ослепительная волчица Акбара и ее волк Ташчайнар, редкостной чистоты души Бостон, достойный воспоминаний о героях древнегреческих трагедии, и его антипод Базарбай, мятущийся Авдий, принявший крестные муки, и жертвенный младенец Кенджеш, охотники за наркотическим травяным зельем и благословенные певцы… – все предстали взору писателя и нашему взору в атмосфере высоких температур подлинного чувства».А. Золотов

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Советская классическая проза