ОДНАЖДЫ ЖАРКИМ ЛЕТОМ

Иногда он впадал в уныние и часами валялся на кровати, глядя в потолок. Тогда я ставила одну из его любимых пластинок, он тут же сбрасывал с себя грусть, вскакивал, и мы пускались в пляс. Потом он хватал трубу, а я ложилась и слушала, как он играет. «Ты же с ума сойдешь, если не получишь вовремя то, чего хочешь,» – думала я о нем с тревогой и нежностью. А он, закончив песню, ложился рядом со мной, руки его тут же забирались мне под свитер.

– Эй, сегодня ты не спрашивал разрешения, – пыталась я его поддразнить.

– Да, я просто взял то, что мне принадлежит.

– Да, ты прав. Это твое. Бери, – приходилось мне согласиться.

Кто-то скажет, что наши отношения были дикими и странными. Возможно, я ничего не могу возразить, а могу рассказать только то, как это было на самом деле. Бенни был горячим и необузданным человеком, да к тому же законченным эгоистом, но зато я не скучала с ним ни секунды. Иногда я вдруг задумывалась о нашем поведении, оно казалось мне странным и безответственным, ведь мы практически ни с кем не виделись, замкнулись друг на друге и думали только о себе.

– Это наше право, – хмурился Бенни, когда я делилась с ним своими опасениями. – Сколько у нас еще времени? Ты об этом задумывалась? Может, нам осталось жить шесть месяцев или меньше. А потом – бам! – и одни дымящиеся руины. Ну? Значит, мы не должны терять ни секунды. Я боюсь только одного – не успеть. А люди тратят массу времени на какую-то ерунду вроде чистки зубов по утрам. Черт, надо так много сделать, что одно обдумывание способно отнять годы.

– А ты никогда не думаешь о других людях?

– О людях? А обо мне кто-то подумал? Разве я для кого-нибудь что-то значу?

– Да, для меня.

– Ну хорошо – для тебя и для тети. А еще? Если я вдруг умру, ты найдешь другого парня, а трубу продадут. Хватит. Баста.

– Не говори так, Бенни. Я…

– Перестань. Не надо ничего обещать. Оставь большие обещания и всякие золотые слова политикам. Я в них не верю. Почитай газету – там одни обещания, которые каждый день нарушаются. Ложь! Единственная правда в мире – это я и ты, мы лежим на кровати. Но еще минута, и нас тут не будет.

– А во что-нибудь ты веришь?

– Да. Я верю в себя. Я верю в твои груди, твои бедра – сейчас, сию минуту. За пределами этой комнаты весь мир погружен в туман. Существует только то, что я ощущаю сейчас. Может, там нет ни сада, ни дороги, ни неба, когда я их не вижу. Понимаешь?

– Не совсем.

– Ну, не важно. Вот были бы у меня андерсеновские калоши счастья. Представляешь, сколько можно было бы узнать того, что не знают остальные!

– Да, ты бы уехал и познакомился бы с другой девчонкой.

– Нет необходимости. У меня есть ты. Ты – все девчонки мира, собранные в одной. Ну что – займемся музыкой, поиграем в шахматы или будем любить друг друга?

– Все сразу, но только в обратном порядке.

– Начнем с любви?

– Да.

– Отлично.

Я целовала его, и все начиналось сначала. Мы несколько раз пытались делать вместе уроки, но ничего не получалось. Бенни не мог усидеть на стуле. Он ходил по комнате, ложился ча кровать или усаживался на подоконник, никогда не задерживаясь на одном месте больше двух минут. Иногда мне казалось, что я смотрю кино, которое крутят слишком быстро. Естественно, я запустила школу.

– Что с вами, Хелен? – спросил как-то раз мистер Брандт. – Вы начали год так хорошо, а теперь отстали. С вами что-то происходит?

– Нет, ничего.

– В следующий раз мне придется доложить о ваших пропусках и плохих отметках директору.

Три дня я занималась старательно, а потом все вернулось на круги своя. Как я могла сосредочиться на уроках, когда чувствовала, что живу на вулкане, который вот-вот начнет извергаться?

Однажды вечером мы с Бенни отправились в городской джаз-клуб. В зале было темно и так набито, что притиснутые друг к другу танцоры едва могли двигаться. Бенни сразу направился к оркестрантам, и его позвали поиграть. Среди танцующих я заметила Берти и еще нескольких одноклассников. У всех был довольно серьезный вид. Ведь здесь не развлекались, здесь слушали джаз.

Я села в одиночестве за столик, наблюдая за Бенни, чье лицо горело от возбуждения. Он сыграл несколько соло большей частью в новоорлеанском стиле. И тут рядом со мной присел какой-то пьяноватый парень в расстегнутой рубашке и сказал:

– Ты классная сучка.

Я так опешила, что даже не нашлась, что ответить.

– Классная сучка, – повторил он, усмехаясь.

– Заткнись и оставь меня в покое, – потребовала я и отвернулась. Музыка замолчала, и я поискала глазами Бенни.

– Представляю, как с тобой неслабо трахаться, – продолжал он. – Грудь – закачаешься.

И тут я ударила его, да так сильно, что ушибла руку. У него отвисла челюсть.

– Зря ты это, – сказал он.

– Отчаливай, а то я позову своего друга. Потирая щеку, он схватил меня за руку. Я пыталась вырваться, но хватка была железной.

– Отвали, сволочь. Пусти меня! И тут появился Бенни, У него был поразительно спокойный голос.

– И что ты делаешь?

Мне надо разобраться с этой крошкой – Надо, да?

– Он говорил такое, Бенни, чего я никогда в жизни не слышала.

Тут парень отпустил меня и встал.