Думаю, хватит двух-трех дней. Надеюсь, ты понимаешь, Эмми, что я не испытываю никакого удовольствия. Наверняка меня будут терзать угрызения совести. В какой-то момент мне отчаянно захочется положить этому конец, и я буду изо всех сил сжимать ручки кресла, чтобы не подняться к тебе и не объявить, что все позади. Я приготовила наушники, компакт-диски и кассеты с музыкой, которую слушала, когда Грейс была маленькая: «АББА» и «Битлз».
Смерть наступит от обезвоживания. Здоровый взрослый человек способен прожить без еды три недели, а без воды – всего три или четыре дня. А ребенок? Он и половину этого срока не протянет.
Все это время ты будешь рядом с ним.
Пожалуй, подержу тебя без сознания четыре дня. Чтобы уж наверняка. Потом введу последнюю дозу мидазолама, половинную, на двенадцать часов, отключу капельницу, положу эти листы бумаги в конверт, напишу на нем твое имя, оставлю на столе в гостиной и уйду.
Ты придешь в себя утром. Когда встает солнце, в комнате очень красиво.
Эмми Джексон, пойми: я не злодейка и не сумасшедшая. Мне не доставит удовольствия видеть страдания твоего ребенка. Я не хочу присутствовать при его гибели. У меня тоже есть сердце. Я очень хорошо представляю, что ты будешь чувствовать, когда придешь в себя, увидишь незнакомый потолок, поймешь, что лежишь в чужой постели, вспомнишь о сыне и попытаешься его найти.
Я не желаю лицезреть, что будет дальше. Не хочу находиться здесь, когда ты поймешь, что теперь каждое воспоминание о твоем малыше будет причинять невыносимую боль, когда представишь, какие мучения ему пришлось вынести, и взвоешь как зверь, не помня себя от горя.
Моя дочь чувствовала то же самое.
Однако я убеждена, что люди должны отвечать за свои слова, за последствия своих поступков, поэтому заставляю себя воссоздать в воображении дальнейшие события.
Вот ты, пошатываясь и страдая от головокружения, медленно спускаешься вниз, запинаешься об угол ковра.
Прижимаешь к груди нечто, завернутое в одеяло, не в силах выпустить сверток из рук.
Джек рассказывал, как врачи «Скорой помощи» уговаривали Грейс отпустить Эйлсу хотя бы на минутку. Моя дочь беспокоилась, что девочка замерзнет, требовала принести одеяла, да поскорее. Она ворковала с Эйлсой, даже отдав ее докторам, просила не волноваться, ведь мамочка рядом.
Представляю, как ты стоишь в гостиной у лестницы, тревожно озираешься, еще не осознавая, что, кроме тебя, здесь никого нет.
Потом замечаешь конверт, открываешь его и начинаешь читать, роняя прочитанные страницы на пол.