Одноглазый дом

– Уходим! – крикнул Дарт в толпу и пронесся мимо, даже не удостоверившись, что друг услышал, но, судя по многоголосому разочарованному «у-у-у-у», Дес не стал задерживаться в обществе общинных девиц и присоединился к беглецам.

Все происходило так быстро и сумбурно, будто их закинуло на ярмарочную карусель, с каждым кругом набирающую ход. Где-то далеко, за их спинами, раздавались крики, потом откуда-то сверху долетел приказ закрыть ворота. Охранники сгрудились в один серый ком и напролом рванули через площадь. Один из них снес музыкальный сундук, от удара в механизме что-то сломалось – и отвратительный скрежещущий звук, отдаленно напоминающий рев дракона, сотряс воздух.

Ярмарочная толпа испуганно бросилась врассыпную, и четверым беглецам открылся вид на главные ворота Общины: привратники с обеих сторон толкали тяжелые деревянные створы. С ужасом Флори осознала, что ловушка вот-вот захлопнется, и взглянула на Дарта, успев заметить только его цирковой камзол, вильнувший куда-то влево. Она отвлеклась всего на секунду и пропустила момент, когда один из привратников кинулся прямо на нее. Крепкая рука вцепилась в плечо и резко дернула вперед. Флори ахнула от вспышки боли, отчаянно дернулась, но лишь сильнее травмировала плечо. Охранник попытался скрутить ей руку, чтобы обездвижить, и ему бы удалось это, если бы не удар по голове. С гулом и треском ломающегося дерева гитара обезвредила привратника, и тот рухнул, будто мешок с картошкой. Дес подоспел вовремя, разобравшись с одним; теперь же на них надвигались остальные, закрывающие подступ к воротам. Безумием было идти им навстречу, но именно это Дес и сделал.

В панике Флори огляделась вокруг, надеясь отыскать свободный путь, и вдруг увидела Дарта. Он ловко балансировал на каменном столбе, что возвышался над воротами и служил постаментом для деревянной бочки, куда собирали дождевую воду. Прежде чем Флори успела разгадать замысел Дарта, он опрокинул емкость, и вода хлынула на привратников. Следом на них рухнула сама бочка, и все бросились врассыпную. Воспользовавшись моментом, Дес, Флори и Офелия протиснулись через полузакрытые ворота, а Дарт с эффектным сальто спрыгнул со столба и приземлился по другую сторону каменной стены.

Подгоняемые криками привратников, попавших в свою же ловушку, они рванули прочь и, быстро отыскав на обочине свою колымагу, запрыгнули в нее.

– Куда едем? – спросил запыхавшийся водитель.

– К Рину, в контору, – ответил Дарт.

Дес недовольно цокнул языком и – Флори была в этом уверена – закатил глаза.

Задира Эл вырос. Из приюта он вышел с фамилией Берт – как и остальные выпускники того года. Одна на всех фамилия и короткие имена не сулили счастья. Где мог найти себе место сирота из приюта? В карьере, чтобы добывать уголь, на пашнях, чтобы трудиться, не разгибая спины, или на лесопилке, дающей десять попыток научиться управляться со станком. Он мог попасть в Общину, куда с охотой принимали свежую рабочую силу, или найти пристанище в безлюдях. Любая из этих дорог не вела к счастливой жизни, но немногие из них хотя бы создавали такую иллюзию.

Задира Эл не знал, куда ему податься. В приюте он был грозой младших и мог диктовать свои правила, а за его пределами оказался бессилен. Эл умел только задирать других и завидовать. От первой привычки его быстро отучила пара-тройка неудавшихся драк, от второй привычки не смогло бы избавить ничто. Зависть его выражалась не в стремлении обладать какими-то вещами, а в желании занимать чье-то место.

Однажды он встретил в таверне давнего знакомого – Мео. Тот сорил деньгами, да к тому же одет был прилично, будто бы не был короткоименным. Эл спросил, где нашлось такое жалованье: на лесопилке, фабрике или в порту грузчиков. Мео признался, что нашел свое место в безлюде. Дом-на-Ветру остался от одинокого скряги: при жизни он ни с кем не поделился богатством, а после смерти невольно отдал его удачливому трубочисту Мео, что случайно забрел в дом в поисках работы.

Эта история, должно быть, вызвала у Эла слепую зависть, иначе как объяснить его рвение стать лютеном. Он не понимал, что безлюди выбирают тех, кого хотят видеть в своих стенах. Щедрый дом никогда бы не связался с тем, кто жаден до денег; а проклятый принял бы лишь того, чья душа так же скверна и мрачна. Безлюдь, признавший Эла, обладал теми же чертами характера, что и он: жестокий, преисполненный ненависти, отравляющий все вокруг себя.

Люди, повинуясь какому-то звериному чутью, обходили дом стороной, и Эл оказался первым, кто обнаружил редкую силу, что таилась в его стенах. Так он стал притворщиком – лютеном, способным оборачиваться любым человеком из тех, кого видел. Это развязывало ему руки: он мог прикидываться кем угодно, открывать любые двери и безнаказанно творить злодеяния, подставляя других и чаще всего Дарта, своего давнего врага, вновь обретенного спустя годы. Они бы могли носить одну «братскую» фамилию как выпускники-одногодки, но лютены обходились без удостоверяющих жетонов и фамилий. Задира Эл превратился в Элберта из Дома иллюзий.