— Катрианна! — торжественно сказал Одноглазый Сильвер. Судя по тому, как чешется моя переносица, нам пора идти к воротам встречать дорогого гостя. Я думаю, что и Марианна могла бы на секунду снять свой фартук.
Можно только подивиться проницательности пиратской переносицы: как только обитатели Прибрежной усадьбы подошли к калитке, из-за поворота бегущей между сосен дороги показался гость.
— Чтоб меня черти съели! — благоговейно прошептал страшный пират. — Чую за милю: это его шаги, шаги старины Джека!
— Вот и они! — взвизгнула Катрианна. — Вот они и… Но ведь это две девочки!
— Боже мой! — заохала Марианна. — Мало того, что в комнате каркает этот постылый попугай, под лестницей прыгает мерзкая жаба, — так он ведет еще какого-то зверя. Точно так оно и было — гостей оказалось целых четверо. Впереди всех вышагивал порядком нагруженный господин, вплотную за ним плелось некое четвероногое, какое именно — на таком расстоянии не удалось определить, — и позади семенили две девочки.
Четверо в воротах Прибрежной усадьбы пристально вглядывались в приближающихся. Пристальней всех — Одноглазый Сильвер. Веселая усмешка мрачнела и таяла в его бороде. Наконец лицо страшного пирата приняло беспомощное выражение.
— Чтоб меня черти съели! — пробурчал он. — Чтоб меня черти съели, если это не почти походка старины Джека. Но почему же я не вижу бороды Джека? Этого банного веника, который так красил его подбородок! Что ты скажешь об этих чудесах, попугай Плинт?
Попугай Плинт не сказал ни слова. Он нахохлился, повращал глазами и напряженно уставился на приближающееся четвероногое.
— Ах, почему у меня всего один глаз! — жаловался Одноглазый Сильвер. — Почему у меня нет подзорной трубы! Быть одноглазым пиратом и не иметь подзорной трубы — это позорно, как слезы на карусели!
Гости уже приблизились настолько, что и без подзорной трубы можно было разглядеть выступавшего впереди господина; по крайней мере, то обстоятельство, что бороды у него действительно нет и что он нагружен как слон в экспедиции. В одной руке у него болталась невероятных размеров пугающе пестрая дорожная сумка, в другой — сумка поменьше. Под мышкой справа — огромная коричневая папка, а под мышкой слева — спиннинг. Над беретом гостя возвышалась башня из уложенных на рюкзак пакетов, и, словно антенна или флагшток, над всем торчало привязанное к рюкзаку удилище. А на груди скрещивались ремни висевшего справа фотоаппарата и объемистой полевой сумки, висевшей слева.
— Только б мне догадаться, что еще за проклятая белая штуковина висит у него на шее! — пробормотал Одноглазый Сильвер и зажмурил свой единственный глаз. — Похоже, будто лебяжий пух, да только к чему — чтоб меня черти съели, — посреди жаркого лета носить его под рубашкой?! — тон его был довольно ироничен.
— Одноглазый Сильвер, — сказала Катрианна. — Может быть, ты хочешь сказать, что это вовсе не твой друг и товарищ по пиратским набегам, Косолапый Джек?
— Разве я этого еще не сказал? — удивленно отозвался пират. — Ну, тогда могу повторить. Кто бы ни был этот господин, он никак не старина Косолапый Джек. Это уж никак! — Он был глубоко разочарован.
— А вдруг ты уронил не тот нож, Одноглазый Сильвер? — посочувствовала пирату Катрианна, но за этим сочувствием слышалась капелька злорадства. Во всяком случае, страшный пират заворчал и насупил брови.
— Катрианна! — сказал он мрачно. — Катрианна, слушай и мотай на ус: этих женщин мы похитим!
— Ог-р-рабим, забер-р-рем, похитим! — оживился попугай.
— Похитим и обменяем на золото! — страшный пират страшным взглядом уставился на Катрианну. — А золото обменяем на ром!
— На р-р-ром, чер-р-рти и пр-р-реисподняя! — ликовал попугай Плинт, взмахивая крыльями. Страшный пират и его попугай захохотали ужасным смехом, и хмурое настроение Одноглазого Сильвера как рукой сняло.
Он распустил узел галстука и энергично сдвинул пиратскую шляпу на затылок. К сердцу Катрианны подступил холодок — она поняла: никакие уговоры не заставят пирата отказаться от ужасного плана.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Приезжие подошли к воротам Прибрежной усадьбы. Теперь Одноглазому Сильверу и без подзорной трубы было видно, что к висевшей на шее господина белой штуковине был приделан пуп ее владельца.