Одного человека достаточно

Выкинуть ее из головы, говорите? Как насчет того, что я только и пытаюсь это сделать все время?

Так что нет. Я не буду выбирать момент. Я пошлю Стеллу.

Мой велосипед, я выбираю его. Каждое утро, раньше рассвета, за поворот, на холмы. Вперед. Всегда вперед. Гонки – они как жизнь. Кто оглядывается, тот проигрывает.

Часть III

Его день

С самой широкой из своих улыбок наш Луи поехал по улице, одетый с иголочки, ведь он участвовал в гонке. Я надела самое красивое платье и встала у финиша и каждый раз, когда он проезжал мимо, махала ему.

Было очевидно, что это и правда его день: он все время держался впереди, и – кто знает – мог бы выиграть гонку, если бы не сошел с дистанции. Там что-то случилось с твоим братом – всего шесть слов, но от них я перестала чувствовать ноги. В то же время я постаралась взять себя в руки. Всю свою жизнь я только этим и занималась и не собиралась в этот раз вести себя иначе. Он что, выиграл, спросила я. Точно нет, ответили мне и указали на его велосипед. Я с трудом разглядела его и подумала, что Луи, должно быть, упал и ударился головой. Где наш Луи, спросила я. Его нет, ответили мне. Куда он мог деться с трещиной в черепе? Вы не должны были дать ему уйти, сказала я.

Они качали головами, говорили, что мне нужно пойти с ними. Я сразу поняла, что они идут не в ту сторону. Я развернулась и пошла к финишу – туда, где меня ждал наш Луи. И если бы рядом вдруг не оказалась Стелла, я бы до сих пор там стояла.

– Я отвезу тебя домой, – сказала она.

Прежде чем я успела ответить, мы уже сидели в ее машине.

Дома я сразу села у окна. Люди иногда теряют память, и наш Луи тоже мог, как и любой человек. Но как только она к нему вернется, он придет домой. И не должно случиться так, что тут его никто не ждет.

В первые месяцы я вздрагивала из-за любого человека у двери. Ни разу я не произнесла ни слова. Молчание не преступление, всегда говорит наш Луи, и через какое-то время они оставят тебя в покое. Только Стелла иногда заходит по понедельникам, между девятью и десятью часами утра. Я даю ей список, и час спустя получаю все, что мне может понадобиться на неделе. Тут не слишком тихо, спрашивает иногда она. У меня своя музыка, отвечаю я. Тем временем я занимаюсь всем, чем должна. Каждый день готовлю горячее. Хоть я уже и знаю меню наизусть, я всегда беру с собой его тетрадку. Наш Луи так красиво в ней писал. Остаток дня я сижу у окна, по вечерам перечитываю книги, оборачиваю их в обложки, дополняю карточки.

Трудно лишь по ночам. Только я закрою глаза, как внутри головы загорается свет. Он такой яркий, что глаза сами собой открываются и начинают смотреть в темноту. На самом деле я смотрю в никуда, ведь ничего не видно. Это невыносимо. Кто-то встает и начинает ходить, кто-то пьет снотворное, кто-то считает овец, а кто-то начинает молиться. Я остаюсь лежать и считать овец. Я уже много лет не молюсь. Я не наша мать. Наша мать молилась, поглядывая одним глазом на святого Себастьяна, а другим – на часы.

Наша мать была лживой, а я этого не видела.

Стоит задуматься, чего стоит жизнь, которую можно описать одним предложением.

Я не хочу думать о нашей матери, Луи, точно не сегодня. Сегодня начинается весна, ты не мог об этом забыть. От супа на огне поднимается пар, я уже поставила на стол вино, но бутылка все еще заткнута пробкой, ведь открываешь вино всегда ты. Так уже давно повелось, и я не вижу причин это менять. Тебе стоит поторопиться, Луи. На улице почти стемнело, а я тебя знаю. Ты всегда дома до темноты. Как же вкусно пахнет, Жюльетта, я с тобой живу, как король, – и прежде чем я поставлю на стол суп, ты уже за столом. Ты открываешь бутылку, наливаешь нам по бокалу, и мы пьем за листочки, что вновь появились на деревьях: за новое начало, Жюльетта, говоришь ты, нужно уметь видеть такие вещи. Есть люди, что никогда ничего не замечают – неудивительно, что они не могут быть счастливы. А мы счастливы, Жюльетта. Нам обоим хорошо. Все очень просто. Я стараюсь, ты стараешься, вот все и получается.

Каждый год ты говоришь одно и то же, Луи, и каждый год мне становится радостно от твоих слов. Возможно, моя жизнь больше одного предложения или даже больше, чем я могу вообразить, но я не произнесу этого вслух, потому что слова повиснут в воздухе, а то, что висит в воздухе, может исчезнуть.

Уже девять месяцев я сижу здесь. Терпеливо и спокойно, как ты меня учил. Девять месяцев я наблюдаю, как мимо проносится мир во всех его размерах и формах. Я вижу, как люди молчат, слышу, как они смеются, смотрю на то, как они ссорятся. Изредка кто-нибудь садится на нашу скамейку. Каждый может на ней сидеть, говорил ты всегда, пока ведет себя прилично. До сих пор мне не на что было жаловаться. Именно что до сих пор, Луи. Потому что я еще ни разу не видела, чтобы кто-то целовался, как эта девчонка.

Я рывком задвинула шторы, но свет все же проходил сквозь щелку. Ее было достаточно, чтобы понять, что девчонка красивая. Но как можно так целоваться. Чудо, что у нее грудь из лифчика еще не вывалилась. Прямо у меня перед носом.