Одноклассники

От радостного волнения Пальтсер покраснел. Такого ошеломляющего сюрприза он никак не ожидал. До сих пор дело стопорилось из-за огромной стоимости аппарата. Теперь, казалось, все заботы будут разрешены разом. Лудильщики смогут отправить свои газовые печи в засолку и наконец-то начать работать по-человечески. И закалка точных деталей примет теперь совсем другой вид. Быстрота и точность уже не за горами.

— А где же его установят? — спросил Пальтсер, едва сдерживая волнение: огромный аппарат мог отнять у экспериментатора даже его нынешний жалкий уголок, но при удачном размещении мог стать и прекрасней базой для опытов.

— Это — пустое дело. Тут сейчас такая стройка заварится, что только держись.

— Ясно. Во всяком случае в нынешнее помещение для закалки аппарат не поместится. Три газовых печи по крайней мере следует сохранить, а если разломать старый горн, площади все равно не хватит.

Главный инженер вдруг поднял усталые глаза и воззрился на стоящего у стола человека, словно пытаясь что-то вспомнить.

— Подождите-ка, но ведь вас... в субботу был разговор... гм... Вас вызывали в отдел кадров?

— В отдел кадров? — Пальтсер застыл в напряженной позе. — Нет. Я ничего не знаю. А в чем дело?

При упоминании об отделе кадров у «человека с прошлым» екнуло сердце, хотя он и не знал за собой никаких новых грехов. Он вспомнил, с какой точностью выполнялись все формальности при его поступлении на завод, и несколько успокоился.

— Я зайду туда?

— Ну, если вас еще не вызывали... Не знаю, может быть, следует подождать.

— Естественно. Конечно. Извините, что побеспокоил.

— Да нет, ничего. Я вас очень хорошо понимаю.

Пальтсер побежал обратно со смутным чувством. На лице Юкса трудно было что-либо прочесть. Возможно, он не хотел болтать об известном ему секрете, пока отдел кадров не скажет свое слово. К увольнению с завода, казалось, нет никаких причин. Следовательно — перевод на другое место. Ничего иного как будто не могло случиться.

В дверях цеха он столкнулся с мастером смены.

— Вы из кадров?

— Нет. Я был у главного инженера.

— Ага. Тогда знаете что, идите сейчас же в кадры.

Пальтсер повернулся и теперь уже нормальным шагом направился в контору. Какое-то глубокое предчувствие начало создавать фантастическую картину повышения. Терять соседство помещения для закалки инструментов совсем не хотелось. Но все руководящие должности в цехе экспериментальных инструментов заняты. С точки зрения опытов лучше всего работать поближе к автоматическим штампам, туда приходит больше всего материалов для опытов. В свое время он говорил об этом с Юксом. Очевидно, Юкс запомнил. Но нечего радоваться преждевременно. У Юкса других дел немало, и никогда не бывает в точности так, как поначалу думается или хочется. Во всяком случае, что-то должно измениться, и едва ли в худшую сторону. Все-таки выстоять восьмичасовую смену у станка ради зарплаты, а потом вместе с лудильщиками второй смены возиться в переполненном помещении — это не база для творческой работы. Жизнь развивается. Завод расширяется и — высокая частотность, высокая частотность! Не слишком ли много хорошего сразу? Разумнее предположить, что случится нечто плохое. Может быть, какая-нибудь работа в отрыве от завода? В таком случае надо будет заартачиться, ведь тогда все опыты пропадут зря. Ну, что еще?

Пальтсер стоял в коридоре и судорожно пытался думать о худшем исходе. Не для того, чтобы, думая о плохом, втайне надеяться на лучшее, как это часто делают мнимые скептики. Ему просто неловко было думать о какой-либо руководящей или контролирующей должности в цехе экспериментальных инструментов, поскольку такая должность, дающая лучшую возможность для организации опытов, связана все-таки с повышением, а серьезный работник начинает думать о нем лишь тогда, когда соответствующее предложение уже ему сделано.

Будь что будет.

В канцелярии, заставленной шкафами и столами, сидела худая пожилая женщина. Прямые седые волосы с отдельными темными прядями ложились на воротник вязаной кофты. Острый крючковатый нос опускался почти до тонкой верхней губы, и все ее костлявое лицо напоминало голову птицы. Поэтому могло показаться удивительным, что, заговорив, она не каркнула, а произнесла мягко и нараспев:

— Пальтсер Вамбо Херманович?

— Да.

— У вас отец и брат за границей?

— Возможно, так.

— Что значит — возможно?

— У меня нет с ними никакой связи с тех пор, как они уехали...

Казалось бы, Пальтсер должен быть достаточно опытен в формулировке таких ответов. Но он почему-то говорил медленно. Наверное, потому, что мысль его была занята вопросом: зачем они опять об этом спрашивают?

— В то время моря были минированы и шла война, — добавил он в пояснение.

— Значит, вы до сих пор ничего о них не знаете?

— Нет, ничего. Все написано в анкете.

— Да. Написано. Но ведь они состояли в «омакайтсе», этого вы не указали.

— Но я-то там не состоял.

— Вы служили в немецкой армии.

— Это у меня указано. Сведений о других не требовалось.

— Могли написать об этом в автобиографии.