Одноклассники

— Уже семь часов, вряд ли нас еще ждут в ЗАГСе.

Оба покраснели и засмеялись, как люди, которые удачно пошутили.

— А если я всерьез?

— Всерьез?

— Да.

— Гм.. От комедии действительно один только шаг до трагедии. Если бы ты думал всерьез, наверно, и я бы задумалась серьезно.

— Но какая же тут трагедия?

— Если бы ты снова вернулся к шутке...

Невесомость слов особенно чувствуется в сравнении с весомостью действий. Первый поцелуй свободного мужчины и свободной женщины, да еще если этот поцелуй скрепляет помолвку, необычен. В нем жажда нового и боязнь, что другой почувствует эту жажду, в нем гимн достоинствам и грустное предчувствие недостатков, и все это вместе делает поцелуй долгим: ни он, ни она не знают, что делать потом, что говорить, куда ступить.

— Я бы открыла ненадолго окно, — растерянно прошептала Айта, тихонько высвобождаясь из его объятий.

— Открой, любимая, — в тон ей ответил Вамбо.

Влюбленные, наверно, никогда не догадываются, что именно приглушенные голоса яснее всего выдают их прислушивающимся стенам.

В комнату лилась весенняя свежесть, а во дворе кроны старых лип пели свою извечную песню возрождения листвы.

— Скворцы! — сказала взволнованная девушка таким голосом, будто нынче впервые услыхала этих перелетных птиц.

— Сейчас самое чудесное время, — ответил Вамбо, нежно глядя на стоящую у окна девушку, высокую и сильную, к чьей женственной прелести он отныне имел тайный ключ. Эти глаза, после поцелуя лишь на миг взглянувшие на него,  — в них можно утонуть. И как можно было позволить себе так долго быть врозь с таким человеком, такой женщиной!

Оба чувствовали очарование минуты, чувствовали, как оно прокладывает себе путь в самые прекрасные глубины памяти. Но и с такими минутами приходится расставаться — нельзя их растягивать до бесконечности.

— У меня адски хорошее настроение. Знаешь, куда я устроился на работу?

— Подожди, ни слова, пока стол не накрыт.

— Голосую против. Стол мы накроем в честь нашего тайного союза. А пока мы будем этим заниматься, я расскажу тебе о событии, которое теперь не так уж велико и не так уж важно.

Обоих охватило вдруг такое озорное праздничное настроение, точно они были еще только на первом курсе.

— Это совершенно новый завод. Измерительные аппараты! Все обговорено и выяснено, начиная от прапрадедов и кончая моими швейковскими приключениями во время войны, и ничто не в счет — берут! — хвастался Вамбо, вытаскивая из горлышка бутылки длинную пробку.

— Главный инженер помог? — спросила Айта, примчавшись из кухни с посудой.

— С одной стороны он, но и мой новый начальник цеха получил обо мне самые лучшие сведения, слушай, я не хвалюсь, он сам сказал, — самые лучшие данные из Тарту. Мой друг Варе, бывший однокурсник, довольно удачно выступил по этим аппаратам, и у них возник обо мне разговор.

— Отрадно слышать. Знаешь, я положу конфеты сюда в вазу к печенью, а то стол маленький, не помещается. Клади конфеты в вазу к печенью, а сама, конфета моя, садись рядом со мной.

— Кофе!

— Ах да! Еще и кофе! И знаешь, я высказал опасение, что мое прошлое, отец, братья и все такое... На это мой новый шеф ответил — ты не пугайся, я передаю точно его слова. Он сказал слово в слово: «Пошли они в ж…, мне нужны толковые работники, а не папки с анкетами».

— Боже мой, какие замечательные люди есть в нашем городе. Слушай, я могу в него влюбиться.

— Высокий молодой мужчина со взглядом фанатика.

— Я уже влюблена.

— Не стоит торопиться. Прежде скрепим наш тайный союз. Потом я приведу этого товарища к нам, тогда сама увидишь. Свой глаз — алмаз. Может, впопыхах я его перехвалил. Но берегись: я Отелло в карманном издании.

— Отелло нынче не в моде.

— Говорят, за границей уже давно носят узкие брюки и бороды. Моды повторяются. Извини, я закапал твою белоснежную скатерть красным вином.

— Так и положено.

— Значит, союз! С сегодняшнего дня, нет, еще раньше, еще с того концерта, и до... — Вамбо нарисовал в воздухе знак бесконечности.

— Пусть будет союз!

Рюмки осушили до дна.

А стены обретали все больше причин навострить уши.

Вамбо добрался домой после двух часов, да еще некоторое время лежал и думал. Признаться или нет? Очищает ли признание мужчину от другой женщины в глазах его жены или не очищает? Что такое вообще исповедь? Исповедующийся облегчает свою душу, и только. Исповедуясь, не спрашивают, что чувствует тот, кому исповедуются. Довольно-таки жестокий эгоизм. Слабость, нежелание тащить груз своих грехов самому.

Но если скрытый обман обнаружится? Если Айта, узнав об Элинор, не захочет выйти за него замуж, что тогда? Вопрос не в исповеди и не в очищении — от этого никто не может очиститься. Вопрос в честности договаривающихся сторон.

Но если она, несмотря ни на что, согласится быть его женой, сказав, что она выше этого, а на самом деле только в первом порыве подумает, что выше, а позже будет тайно страдать от душевной боли? Такая возможность тоже не исключена.