Одноклассники, или Поколение lost

Вот говорят, мол, интересно с высоты зрелого возраста и достойного положения заглянуть в прошлое, ещё раз пережить все моменты: то, как строилась и развивалась жизнь. Чушь! Не интересно, а больно. Очень больно. Даже и теперь слёзы наворачиваются. Какие светлые и чистые мечты были! И всё улетело в какую-то огромную чёрную дыру. Печально. Как много я ждал! Как много я верил! И вот к чему пришёл…

Чего же я хотел от моей жизни? Во-первых, отучиться в институте на юриста. Ну вот – я юрист, завотделом в завшивленной фирме. Ну и что?

Во-вторых, обрести друзей. Спрашивается, зачем? Ну нашёл. И чего? Разве Дэн мне был друг? Да смешно же! Птицын? Друзья не уводят баб. Хохлов? Хохлов любому друг, кто пиво пьёт. Дубов? Ах, да, Дубов! Дубов – самая большая скотина из тех, кого я встречал в жизни.

В-третьих, я хотел встретить любимую девушку. Встретил. И что? Да них** я не встретил! Что, разве Полина любила меня? Любила бы – не ушла бы к Птицыну. Ленка любила? Ага. Эта больше денежки мои любила. Теперь это точно известно. Я же хотел всё вернуть, начать с начала, просил, умолял – у нас же всё-таки ребёнок – и что? Не вернулась. Значит, не любила.

С деньгами, если уж говорить начистоту, меня полюбит любая блядь. А сейчас все бляди. Потому что сейчас все бабы любят деньги.

Кстати, о деньгах. В четвёртых и пятых, я мечтал о работе и, следовательно, о деньгах. И что? Работа в юриспруденции – это тупое дрочево, не об этом я мечтал. А деньги… А деньги я не заработал. Именно так! Да, у меня есть деньги, но я не заработал НАСТОЯЩИЕ ДЕНЬГИ. Деньги заработать нельзя! Во всяком случае, так, как я их зарабатываю.

В-шестых, я хотел какую-нибудь квартиру. Ну и что? Ну вот: одну квартиру Ленке с ребёнком оставил, скоро появится другая. Родители тоже живут, опять же если начистоту, в моей квартире. И что же? Приличные люди с деньгами в таких местах не живут. Короче, мне нечем и тут похвастаться.

В-седьмых, машина. У меня вроде есть неплохая машина. Но самом деле, если задуматься, она плохая. Потому что есть лучше. Потому что есть такие, о которых я не могу даже мечтать.

В-восьмых, я думал о своей семье. Об отце с матерью. О том, что буду помогать им. И что? С тех пор, как я им стал помогать, то доброго слова от них не услышал. Видите ли, они думали, что я буду другим. А они что-нибудь думали, когда были молодыми? А когда меня производили на этот свет – думали? Я теперь знаю. Ничего не думали. Просто совершали фрикции. Вот и всё.

В-девятых… Это вообще смешно. Спорт. Здоровье. Да я уже и футбол смотреть не хочу. Ерунда какая-то…

Я разочарован. Если я действительно и хотел чего-то когда-то, то теперь ничего не хочу. Ведь, получается, я всего достиг. А если достиг, то почему же ничего не имею? Почему я несчастлив?

Мне тридцать лет, и я больше не хочу выглядеть так смешно и глупо. Поэтому я не буду дальше вести дневник. В нём одно сплошное нытьё. Это дневник паршивого нытика, вечно плачущего человека. Это не я.

Онанист

Когда это началось покрыто дремучим и непролазным мраком забвения, стыда, боли и ненависти к себе. Зачем вспоминать? Зачем лишний раз скоблить ногтём бугристую, уродливую, истерзанную нервными ночными припадками вины и раскаяния, незаживающую коросту? Пусть сохнет, пусть тянет кожу, пусть чешется. Авось, и сойдёт…

Человек, сидевший передо мной в старом кресле советского стиля с деревянными подлокотниками, начало и не вспоминал. Его приятное моложавое лицо, чуть тронутое грубой морщинистой зрелостью, лишь смущённо искривилось на этот счёт и красноречиво замерло – ему не интересно прошлое, ему даже не интересно настоящее. Только будущее, только конец – вот всё, что ещё живёт в нём чисто и непринуждённо. Всё, что ещё борется с коростой в ней же самой. Остальное – исключительно больные ткани, гниль да постоянно сочащаяся и свёртывающаяся кровь.

В прошлом «короста» почти зажила. Сердечными усилиями одной темноглазой дурочки с пухленькими губками и мелированными кудряшками больные ткани затеяли регенерацию, гниль высохла, а кровь перестала сочиться, окончательно свернулась и с приятным щекотанием потрескалась.

Помимо очаровательных тёмных глаз, столь же очаровательных пухлых губ и мелированных кудряшек, к набору спасительной особы прилагались также весомый заряд нежности и терпения, «доброе утро, любимый» и «спокойной ночи, мой родной» на ушко, а ещё жаркое обнажённое тело со всеми женскими делами.

К несчастью, дурочка поумнела. За несколько лет заряд нежности и терпения иссяк, «добрые утра» со «спокойными ночами» поистрепались и безвозвратно остыли, а тело вместе с кудряшками, губами, глазами и прочими женскими делами, выскользнув со словом «прощай», исчезло в неизвестном направлении. И оставило после себя настоящее. С «коростой» же случился скорый и тяжёлый рецидив.

Я пристально взглянул в глаза сидевшему передо мной человеку и понял, что у него нет будущего, а конец – всего лишь череда новых секунд, минут, часов, дней, недель, месяцев и лет настоящего.