Одноклассники, или Поколение lost

– Лёшка, щекотно, – чувственно прошептала Яна. – Не надо. Пусти. Давай спать.

Странно, теперь её губы казались жаркими, в то время когда сама она была холодной. Что-то испортилось.

Осязание

– Не трожь меня, Алёша, прошу, умоляю тебя…

Я и не трогал. Я попросту не знал, что мне делать. Сердце билось испуганно и истерично. Хотелось схватить её, обнять, прижать к себе, гладя по спине, вдыхая запах её тела. И не отпускать. Но… нельзя. Ещё минуту назад было можно, а теперь – нельзя. Мы теперь чужие друг другу.

Я молча принялся выкладывать продукты из пакета на стол – макароны, гречку, консервы, упаковку яиц, сосиски, кетчуп, майонез, сигареты, пару банок пива. Дошло дело и до колбасы.

– Вот, колбасу купил. Свежая.

– Хорошо, – равнодушно ответила она. – Я пойду.

Сердце онемело и кольнуло короткой ослепительной молнией боли, будто надорвалось. Будто разорвалось в агонии безысходности. Наверное, поэтому в теле такая непонятная, невидимая дрожь. Предсмертные конвульсии. Оказывается, вот, как это бывает. Всё это действительно похоже на смерть. Всё кончено.

– Яна, неужели тебе всё равно? Неужели тебе не жаль этих трёх лет? Неужели ты так легко хочешь всё разрушить?

Глупые, никчемные вопросы. Самому стало от них противно. От себя противно. «Не трожь». Не трону. Запрещаю себе это делать. Такому себе. Глупому. Никчемному. Гадкому.

– Я не знаю, что тебе сказать… Наши отношения испортились… Чувств нет… Я устала… Я не смогу больше быть с тобой… – Яна улыбнулась виновато и опустила глаза. – Прости.

И ушла, забрав с собой свой запах. А я ещё долго сидел, не шевелясь, отчего-то боясь пошевелиться, перед столом, на котором валялись консервы, яйца, сосиски и прочее. Всё свежее. Свежее бывает только полное обнуление. Полный ноль. Как я. Без неё.

Обоняние

Яна приехала за вещами.

– Фу, чем у тебя тут так воняет?

– Наверное, мной, – ухмыльнулся я и поискал на столе непочатую банку пива, нашёл. – Пиво будешь?

– Понятно. Пьянствуешь, значит?

– Пьянствую.

– Понятно. Не знала, что ты пьянь, – шутливо пожурила она.

– Я пьянь.

– Ладно, не буду тебе мешать. Я ненадолго.

– Ты мне не мешаешь. Я люблю тебя. Как ты можешь мне мешать?

– Любви нет, Алексей. Это просто химия. Любовные отношения вырабатывают в организме гормон «любви» – дофамин. Через три года его действие прекращается, поэтому и говорят, что любовь живёт три года.

– Как алкоголь, только штырит дольше, да?

– Если тебе так проще, то – да. Как алкоголь.

– Мне никак не проще. У меня, похоже, жуткое похмелье. А у тебя? Прошло?

– Что прошло?

– Похмелье. Или от дофамина не бывает похмелья?

– У меня всё прошло. И у тебя пройдёт.

– Что-то мне подсказывает, что у меня не пройдёт.

– Что-то мне подсказывает, что ты нажрался в ноль. А я ещё с тобой разговариваю.

Она собрала свои вещи, бросила на полку в прихожей ключи от моей квартиры – и след её простыл.

Шестое чувство

Но я всегда знал, что так и будет. Именно так. Ни малейшего сомнения – даже тогда, когда источник вкуса сладости бил ключом. Даже тогда, когда осязание не ведало о горечи утраты, обнимало, прижимало к себе, гладя по спине, вдыхая запах близости. Даже тогда, когда опьянялось обоняние в иллюзии бесконечного, неоспоримого обладания. Даже тогда, когда зрение ослеплялось блистательным, ярким светом незаходящего солнца счастья. Даже тогда, когда ласкала слух неповторимая музыка любви.

Что-то мне всегда подсказывало, что всё это кончится. Именно так – буднично и некрасиво. Как и любая смерть. В мире смерти. Где всё имеет срок годности и портится, устаёт жить, стареет и погибает, разлагается, загнивает и обращается в прах, в ничто, в полное обнуление. В полный ноль.

Да, дофамин. Любви нет. Просто химия. Однако отчего жуткое дофаминовое похмелье продолжает меня мучить и никак не проходит? Почему я точно знаю, что оно и не пройдёт никогда?..

Почему, или Три Новых года

I

– Почему? – потерянно спросил он.

– Потому что у нас нет будущего, – ответила она.

– Это всё из-за того, что… у меня нет работы?

– Из-за того, что у тебя нет стремления к жизни.

– Не правда, у меня есть только одно стремление – и оно к жизни.

– У тебя все разговоры о смерти.

– Это не мешает мне стремиться к жизни.

– Это просто слова. А дел нет никаких.

Он тяжело вздохнул, и она добавила, повысив голос:

– Ты как сидел раньше и ничего не делал, так и теперь сидишь и ничего не делаешь. Только плачешься. А я должна на это смотреть. Я вообще-то девушка. Я слабый человек. Я не могу постоянно поддерживать тебя. Я лучше буду одна. Мне тебя не вынести.

– Я люблю тебя, Лера, – горячо сказал он. – С новым годом!..

– С Новым годом, Володя, – отвернувшись, холодно сказала она.

Тот, позапрошлый, Новый год Володя и Лера отмечали вместе. Скромный, на две персоны, стол с водкой на одном краю и красным вином на другом вполне соответствовал внутреннему настрою – внутренней двусоставной атмосфере. Суть этой странной атмосферы заключалась в каком-то еле уловимом противоборстве.