Одноколыбельники

– Конечно. Она вас даже полюбит.

– Наверное?

– Если вы будете себя хорошо вести.

В ответ на эту давно знакомую фразу Женя только выразительно свистнул. «Хорошо будем себя вести» – значит, она нас не полюбит. Вот Лена всегда так: начнет хорошо, а кончит как большая!

Мы пошли в детскую, обиженные и мстительные. Мару мы уже разлюбили.

– Но ведь папа сказал, что она сумасшедшая! – воскликнул Женя, занявшийся было увеличением дыры в занавеске (признаки дурного настроения).

– Он шутил, – недоверчиво возразил я.

– Ни капельки не шутил – он даже не улыбнулся. Чего же тут особенного? Мало ли сумасшедших!

– Но разве сумасшедших нужно слушаться?

– Что ты! Они сами должны всех слушаться, они хуже маленьких.

– Откуда ты знаешь?

– Помнишь, когда мы чуть-чуть не зажарили соседскую курицу, мама сказала, что мы с ума сошли.

– Так что же?

– Значит, они хуже.

Нельзя сказать, чтобы Женино объяснение отличалось особенной ясностью, но основное было вне сомнения: Мара – сумасшедшая.

– Нужно напомнить об этом Лене, – предложил я.

Мы побежали к ней в комнату.

– Что вам надо? – недовольно спросила она, закрывая какую-то тетрадку.

– Лена, а Мара нас будет слушаться?

– Слушаться – вас?

– Папа сказал, что она сумасшедшая, а сумасшедшие всех должны слушаться.

– Даже маленьких! – дополнил Женя.

– Идите и не приставайте с глупостями, – сухо сказала Лена. – Вы даже шуток не в состоянии понять!

Мы вышли.

– Ей стыдно, что у нее сумасшедшая подруга, – догадался Женя.

– Я на ее месте был бы очень рад, – произнес я задумчиво.

Мара-сумасшедшая нравилась нам больше Мары «ведите себя хорошо».

II

С самой минуты Лениного отъезда на вокзал мы беспрестанно подбегали к окнам.

Первый взрослый человек, который будет нас слушаться, да еще сумасшедший! Нетрудно понять наше нетерпение.

Марино сумасшествие приняло со вчерашнего утра сверхъестественные размеры. Она не только все время поет, кричит и танцует (это ведь часто можно встретить и у не сумасшедших), но, когда говорит – брызжет пеной, когда трясет волосами – мечет искры; из ноздрей ее, как у дикой разъяренной лошади, клубами вылетает пар; руки с длинными когтями, глаза как у кошки, облитой одеколоном, ноги с копытами…

В последнем, впрочем, Женя усомнился. (Рассказывал я.)

– Если она с копытами – она черт! – заявил он.

– Какой ты смешной! Разве лошадь – черт?

– Как же она будет ходить по паркету?

– Научится, – в цирке лошади даже танцуют.

– Она все вещи перебьет.

– Нужно будет все прятать.

– У нее все время пена на губах?

– Конечно.

– А вдруг она с нами полезет целоваться?

– Потом вымоешься, а может быть, тоже сделаешься сумасшедшим.

– Я не хочу.

– Так не целуйся, – скажи, что у тебя насморк.

– Очень она испугается! Я скажу – скарлатина, дифтерит…

– Чума, – предложил я.

– Да, да! – обрадовался Женя.

Время за этим разговором летело быстро. Прошло уже около часа с Лениного отъезда.

Взволнованные предстоящей встречей и собственными догадками, мы так и прилипли к стеклу. Напрасно звала нас Люся пить молоко, напрасно со двора доносились звуки шарманки, – мы не двигались с места.

И вот, наконец, когда к Мариным когтям и копытам прибавился еще хвост, раздался звонок. Коротко и резко – так звонила только Лена.

– Как же мы не видали санок?

– Мы смотрели слева, а она приехала справа.

– Пойдем отворять?

– Еще вцепится, – пусть лучше Дуня откроет.

Мы остановились у рояля.

Вот Дуня отодвигает засов; запела дверь. В передней Ленин голос:

– Раздевайся скорей, ты, наверное, совсем замерзла.

– Совсем не замерзла, мне всегда жарко!

Она! – Сумасшедшим всегда жарко.

Мы беремся за руки. Я, как старший, делаю шаг вперед. Вытягиваем головы. Вот кусочек Лениной шубы, вот что-то темное на полу. Сумасшедшая приехала и начала беситься!

Голос Мары:

– Такое маленькое, лиловенькое, – я без него жить не могу!

Голос Лены:

– Не беспокойся, сейчас найдем. С цепочкой?

– Да, с серенькой, то есть с серебряной. Оно у меня с одиннадцати лет! Господи, Господи!

– Ты только сейчас заметила, что его нет?

– Да, на извозчике я его еще щупала.

– Надо позвать мальчиков – они всегда все находят.

Мы так и застыли. Сумасшедшая потеряла свою цепь, и мы теперь должны ее найти.

– Кира! Женя! Идите скорей!

Глядим друг другу в глаза; я дергаю Женю за руку. Секунда молчания.

– Сейчас!

Мы в передней. Лица Мары не видно, она ползает по полу спиной к нам. Лена в шубе стоит на корточках и шарит руками под вешалкой.

– Мара сейчас уронила свое сердечко – поищите хорошенько.

Сердечко?.. Бедная Лена!

– Что же вы стоите?

Будь что будет! Становимся на колени, стараясь не дотрагиваться до ее синего платья. Шарим под вешалкой без всякой надежды найти – разве можно потерять сердце?

– Мара, – говорит Лена, вставая, – может быть, оно у тебя где-нибудь спрятано?

– Ты думаешь? Нет, кажется… Я сейчас посмотрю.

Синяя юбка метнула меня по лицу. Сумасшедшая встала. Я тоже встаю. Большая девочка в синей матроске. Короткие светлые волосы, круглое лицо, зеленые глаза, прямо смотрящие в мои.

– Кира или Женя?

– Кира.